– Я не знаю, – вдруг медленно и мягко проговорил он. – Понятия не имею, зачем вы мне сдались, Камилла. Понятия не имею, с какой стати вы постоянно выскакиваете то тут, то там на моём пути. Я не знаю. Понимаете?
– Не понимаю.
– И я не понимаю, – он так серьёзно смотрел мне прямо в глаза, что захотелось отвернуться, а лучше спрятаться. – Но есть ведь у этого какая-то причина, правда?
– Наверное.
– Вот и я так решил. Пойдёмте домой. Хватит на сегодня.
***
– Камишка, привет! Как дела? С квартирой что-то?
– Привет, тёть Лиз. С квартирой всё в порядке. Со мной тоже.
– Ну и хорошо. А чего звонишь тогда?
– Тёть Лиз. Как умер отец?
– А… Я не расслышала, что?
– Как умер мой отец?
– Камилл… Я понадеялась, что мне послышалось. Ты ведь знаешь всё, в чём вопрос?
– Я поняла, что ни разу не спросила ни у кого – почему совсем молодой пациент с… шизофренией умер в больнице? От шизофрении не умирают, так ведь? И он был младше меня сейчас.
– Слушай, ты давно уже взрослая, всё отлично понимаешь. Есть миллион причин для смерти. Особенно с шизофренией в фазе деградации, прости уж за прямоту. Не очень, конечно, приятно возвращаться к этой теме.
– Мне тоже не очень приятно, но всё-таки это мой отец. И всё-таки некоторые вещи о своей семье лучше бы знать.
– Ты чего такая хмурая? Случилось что-то?
– Настроение такое, не обращай внимания.
– Ой, Камиш. Да ты же и не знала отца-то. Зачем тебе сейчас страсти эти?
– Тёть Лиз, а если бы ты своего отца не знала, тебе не хотелось бы узнать?
– Ну может быть не со смерти тогда начинать надо?
– С остального я уже начинала. Я просто хочу знать. Падать в обморок, бегать кругами и рыдать не буду, ты же знаешь.
– Да не из-за чего там падать, Камиш. Он всегда хороший был, добрый. Даже в больнице первое время со всеми дружил. Пока мог. Ну а тогда скальпель где-то нашёл. Пока наряд вызвали, он четверых санитаров порезать успел. А потом и себя.
Мне совсем не снились сны. Это великое открытие, случившееся одним солнечным утром, меня совершенно обескуражило. Я просто закрывала глаза ночью и открывала их утром – как будто между утром и ночью мир просто полностью переставал существовать.
Не знаю, когда это началось и как долго длилось, но вспомнить, когда видела сны в последний раз, я не смогла, и мысль об этом на время погрузила меня в паранойю. Я стала не только запирать двери, но и придвигать к ним кресло, а вокруг кровати художественно раскидывать вещи, чтобы либо духи отхватили новых занимательных ощущений, либо с утра я смогла узнать, если ночью решу прогуляться по окрестностям.
Но двери оставались закрыты, кресло приходилось каждое утро двигать обратно к окну, хлам лежал на своих местах. Просто – никаких снов, как корова языком их слизала.
По утрам я уходила из дома и долго слонялась по длинной набережной, которую словно именно для меня и построили. Бродила медленно, как старушка, потому что пропавшая ночь оставила мне на память не только психоз, но и сбитые в кровь ступни, которые дали о себе знать только спустя сутки. Но дали так, что я целый день лежала и мечтала, чтоб ноги мне ампутировали полностью прямо сейчас, всё равно они мне, очевидно, в таком состоянии больше не пригодятся.
А потом привыкла. Я последнее время ко всему привыкала.
Например, привыкла ходить ровно там, где не отражаюсь в морской воде. И подальше от стёкол и витрин. Трепетно проверяла прогноз погоды, чтоб не выйти из дома в дождь. И за кофе стала ходить в малюсенькое кафе без окон, спрятанное то ли в гараже, то ли в тайной пещере дракона. В кафе и вокруг него обитало совершенно немыслимое количество котов, и начинать день с того, чтобы погладить каждого, выглядело именно той судьбой, которой я заслужила. Рано утром хозяин кафе поднимал складные железные ворота и готовил мне самый турецкий в мире американо, а я сидела вся в котах и чувствовала, как понемногу оживаю.
