– У нас отличный инженерный состав, – ответил я. – И превосходный старпом, который может заставить работать даже полностью мертвые системы.
– Полагаю, это капитан Жила? Я наслышана о его таланте.
– Именно так. Агриппина Ивановна, – я перешел к делу, – не сочтите за грубость, но все же… Что вы здесь делаете? И что означало ваше… вмешательство в наш конфликт с Суровцевым?
Хромцова огляделась по сторонам, оценивающе изучая ангар, полный техников и охраны.
– Полагаю, нам стоит переместиться в более приватное место для такого разговора, – сказала она тихо. – И да, я приму все меры безопасности, которые вы сочтете необходимыми. Понимаю ваше недоверие.
Я кивнул.
– Следуйте за мной. Полковник Дорохов обеспечит сопровождение.
Хромцова жестом приказала своим адъютантам оставаться в ангаре – еще один жест доверия, который я отметил, но предпочел пока не комментировать. Мы сели в лифтовую капсулу и направились к одному из малых конференц-залов верхней палубы «Афины».
По пути, когда мы вышли из лифта, Хромцова внимательно осматривала коридоры корабля, оценивая степень повреждений и эффективность аварийных работ. Ее опытный взгляд фиксировал детали, которые ускользнули бы от обычного наблюдателя – качество срочного ремонта, приоритеты в восстановлении систем, слаженность экипажа.
– Впечатляет, – произнесла она, когда мы остановились перед дверями конференц-зала. – За такой короткий срок привести корабль хотя бы в относительный порядок… Ваши люди действительно заслуживают всяческих похвал.
– Передам им ваши слова, – сухо ответил я, жестом приглашая ее войти.
Конференц-зал был одним из немногих помещений «Афины», почти не пострадавших в бою. Длинный стол из синтетического дерева, удобные кресла, голографические дисплеи на стенах – все осталось в рабочем состоянии. В обычное время здесь проводились совещания офицерского состава и планирование операций. Сейчас это было идеальное место для разговора.
Полковник Дорохов остался снаружи, но я заметил, как он незаметно для гостьи разместил у входа двух пехотинцев.
– Итак, – начал я, когда мы заняли места за столом, – повторюсь, Агриппина Ивановна. Что происходит? Почему вы остановили Суровцева, когда он был в шаге от нашего уничтожения?
Хромцова выдержала паузу, сцепив пальцы перед собой. Ее лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло что-то, чего я раньше не видел – усталость? Решимость? Боль?
– Потому что я не верю, что убийство восьмилетнего императора и его сестры поможет стабилизировать ситуацию в Империи, – наконец произнесла она. – А именно такой приказ – негласный, разумеется – получил Суровцев от первого министра.
– Вы это утверждаете или предполагаете? – осторожно спросил я.
– Утверждаю, – ее взгляд стал острым, как лезвие. – У меня был… похожий приказ. Найти и «нейтрализовать угрозу». Формулировка, конечно, обтекаемая, но смысл предельно ясен.
– И вы решили его не выполнять, – это не был вопрос.
– Скажем так, я нашла способ интерпретировать его иначе. Настоящая угроза единству Российской Империи сейчас – не маленький император и не вы. Настоящая угроза – это гражданская война, которая с каждым днем разгорается все сильнее.
Я внимательно всматривался в лицо собеседницы, пытаясь уловить малейшие признаки неискренности. Но Хромцова говорила уверенно и открыто, глядя мне прямо в глаза. Если она блефовала, то делала это мастерски.
