Воскресенье, 1 июля
>ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НЕ КУРЯТ!
Исторический день! Отныне в Англии курение в общественных и на рабочих местах запрещено. Правда, если ты сумасшедший, заключенный, депутат парламента или член королевской семьи, на тебя этот закон не распространяется.
Курение отравило мою жизнь. На фотографии, снятой в тот день, когда меня выпустили из роддома, мать стоит на автостоянке со мною на руках – точнее, на одной руке, другая опущена, – а между пальцев дымится сигарета.
Я глотаю дым с тех пор, как мне исполнилось пять. Мои детские воспоминания скрыты за дымовой завесой, а семейные поездки на автомобиле испорчены безостановочным курением родителей. Из моего незавидного положения на заднем сиденье машины я умолял открыть окно, но отец отказывался наотрез под тем предлогом, что свежий воздух вреден для его слабых бронхов. Помню, во время долгого путешествия в Ханстентон я соорудил себе защитную маску из бумажного носового платка. Родителей это страшно развеселило, и весь наш короткий отпуск они называли меня не иначе как «бандитиком».
После завтрака (два хлебца из цельного овса с молоком, шоколадный круассан и банан) я зашел к ним пригласить на воскресный обед в «Медведя»:
– Хочу впервые в жизни попробовать, каково это делить трапезу с родителями и чтобы в процессе мне не дымили в лицо.
Отец пустился в демагогические разглагольствования: «Чертово авторитарное правительство, фашистская свора, грязные нацисты!»
– Печальный, печальный день, – бормотала мать, вид у нее был сломленный.
– Ну, это еще не конец цивилизации, – сообщил я, вытряхивая пепельницы в мусорное ведро с педалью.
– Во всяком случае, это конец моего мира. – И мать принялась горестно перечислять все то, чего она теперь лишится.
– Если вы что-то и утратите, – сказал я, – так это надрывный кашель, смрадное дыхание, существование в…
Не слушая меня, мать, потянувшись за сигаретой, произнесла голосом сомнамбулы:
– Я курю с тринадцати лет. В пятнадцать я носила перчатки выше локтя, и у меня был черепаховый мундштук.
– Сейчас бы тебя за это линчевали, – буркнул отец.
– Кто? – спросил я.
– Эти козлы из защиты прав животных, что спасают проклятых черепах.
– В шестнадцать, – продолжала мать, – я ходила в джаз-клуб «Отвязный звук» в Норидже. И там я впервые выкурила «Голубой диск»[14].
– А я к шестнадцати годам уже вовсю смолил самым крепким «Кабестаном» без фильтра, – похвастался отец.
Услыхав, что за стенкой Георгина с Грейси орут друг на друга, я ушел, оставив родителей предаваться табачным воспоминаниям.
На нашей половине разгоралась очередная абсурдная стычка на тему «что надеть». И почему моя дочь всегда норовит нарядиться каким-нибудь диснеевским персонажем? Это не ребенок, а мечта мерчендайзера. Мне никогда не забыть ее первый день в школе: учительница категорически не одобрила костюм пирата, и мы целую вечность разжимали крошечные пальчики Грейси, которыми она стискивала абордажную саблю.
