Когда народ собрался, Ислам-бек громогласно объявил:
– По приказу эмира я, главный сборщик налогов и его верный слуга, объявляю: все жители кишлака Сары-агач обязаны уплатить налог за год вперед.
В толпе послышался все усиливающийся ропот.
– Если вы, жалкие рабы эмира, – продолжал он, – вновь воспротивитесь выполнению этой священной для каждого мусульманина обязанности, я повелением эмира бунтарей жестоко накажу, а кишлак сожгу.
Воцарилась звонкая тишина.
– Мы заплатим все сполна, – низко согнувшись в поясе, кинулся к собирателю налогов аксакал, чтобы поцеловать полу расшитого серебром халата. Но перед ним, словно неведомый дух, возник заподозривший в плохом старейшину Султан-бобо, в мгновение ока заслонивший собой бека.
Отшвырнув старика пинком, телохранитель, обернувшись к Ислам-беку, сконфуженно сказал:
– Мне показалось, что этот старик замышляет что-то нехорошее.
– Ты всегда начеку, мой верный Султан, – похвалил телохранителя бек, и, поощрительно похлопав его по плечу, сказал, обратив свой гневный взор на дехкан: – Я вижу, вы вовремя одумались. Ну, тогда – приступим. Веди меня, аксакал, в свои закрома! – приказал он и направился следом за стариком к пристройке, где он хранил зерно.
– Эта пшеница в количестве шестнадцати пудов принадлежит мне, аксакалу кишлака Сары-агач Салиму, рабу эмира и бека.
– По приказу эмира, во имя Аллаха и пророка его Мухаммеда здесь будет взыскан закят с эмирского раба Салима в размере четырех пудов.
Салим упал на колени и начал слезно умолять бека сократить размер налога.
– О, великий бек, – причитал он, – впереди зима, а у меня большое семейство. Сжалься надо мной, и Аллах возблагодарит тебя за это.
– Вот я сейчас тебя плеткой возблагодарю, – усмехнулся Ислам-бек и замахнулся на аксакала своей инкрустированной серебром камчой.
Кишлачный торговец тут же отвесил четыре пуда зерна и ссыпал его в мешки. Затем он вновь подошел к куче пшеницы и, приговаривая: «А это оплата за пользованием моими весами», сгреб в полу своего халата с полпуда зерна.
Потом из толпы вышел невзрачный человек в черном халате, с белоснежной чалмой на маленькой головке, и зайдя в пристройку, отсыпал с четверть пуда зерна в свой мешок.
– Что вы творите? – хотел наброситься на него Салим, но стоящий рядом с беком Султан-бобо резко оттолкнул его в сторону.
– Ах ты, сын ослицы, забыл, что имаму мечети положена десятая часть урожая?
Все шло по уже установившемуся веками обычаю.
Ванвой – местный лепешечник, вручив обескураженному аксакалу три лепешки, взял взамен тридцать фунтов пшеницы. Какая-то бойкая старуха поднесла ему расшитую цветными нитками тюбетейку и, получив разрешение, насыпала в свой мешок несколько фунтов зерна.
Оставшееся было поделено «по закону» на пять частей. Одну из них отсыпали для казны, а остальное, что составляло около шести пудов, отдали собственнику урожая.
– Благо, что ты вовремя одумался и не препятствовал исполнению древнего обычая, – благодушно сказал Ислам-бек, направляясь к соседнему дому, откуда уже заранее неслись крики и женский плач.
Не все дехкане так раболепно и безропотно отдавали потом и кровью выращенное зерно.
В одном из дворов, куда направлялся Ислам-бек, ему навстречу выскочил дехканин с кетменем в руках, угрожая применить это свое грозное оружие, если бек переступит порог его жилища. Темир, находившийся рядом, не раздумывая оттолкнул нападающего в сторону.
