Зрелище, которое предстало перед его взором, заставило содрогнуться. Весь кактус был увешан прекрасными бездыханными телами мертвых рыбок.
Сотрясаемый слезами друг, снял рыбок с иголок кактуса и похоронил, а потом решил все-таки узнать причину этого страшного явления и остался дежурить у аквариума на ночь.
Он затрясся от страха, когда далеко за полночь шторка на окне отодвинулась и кактус походкой боцмана подвалил к аквариуму и начал перед ним кривляться, к тому же подпевая себе противным сиплым голосом. Своими движениями и песней он доводил бедных рыбок до безумства. Они выпрыгивали из аквариума и попадали прямо на его, нахально выставленные, иголки.
Взбешенный аквариумист схватил кактус и выбросил его в форточку. Кактус в полете громко и грязно матерился, страшно угрожал, пока не скрылся под водой. По иронии судьбы под окошком был пруд. С тех пор караси в пруду перевелись. Говорят экология плохая, даже табличку поставили: Купаться запрещено!
Так получается, что не всякий подарок во благо.
За дверью никого не оказалось. Только ночь и что-то скрипело во дворе.
Потап снял с гвоздя двустволку и вышел из дома. Во дворе пахло жасмином и еще чем-то сладким. Скрипела под ветром незакрытая калитка.
Потап вступил во что-то липкое, но проверять что это такой не стал, он догадался, что скорее всего это была кровь. Липкая дорожка тянулась до самой опушки леса. За кустами кто-то чавкал и довольно кряхтел.
Раздвинув ветки Потап увидел огромного медведя, который доедал варенье из эмалированного таза, похищенного из летней кухни. Стрелять Потап не стал, только в сердцах выругался и сказал: «Ну и козел же ты, медведь!» Ужас, ужас! – проухал филин в чаще.
Разве я сторож брату своему
В парке было тихо, только комары еле слышно звенели стеклянными крыльями.
Иван Тимофеевич слушал музыку ночи, сидя на неудобной лавочке без спинки, между ногами стояла трость. Иван Тимофеевич упер подбородок в ее набалдашник и думал о Шопене.
Подошел сторож и попросил закурить. Странно, – подумал Иван Тимофеевич, – ведь здесь никогда не было сторожа, – но папиросу все-таки дал. Сторож попыхал и отдал папиросу назад. Потом достал огромный раскладной ножик и начал махать им перед лицом Ивана Тимофеевича. Тот невозмутимо затянулся и бросив окурок на землю, раздавил его каблуком.
– Это не мое, – сказал он и зашагал к выходу из парка.
Сторож догнал его, сидя на облучке пролетки, запряженной парой гнедых и преградил дорогу.
Иван Тимофеевич накормил лошадей хлебными крошками из кармана и двинулся дальше к прудам. Сторож пошел рядом, декламируя Маяковского. Настроение испортилось окончательно.
Иван Тимофеевич схватил за шкирку сторожа и забросил далеко в пруд. После, приглушенного туманом бултыхания и слабых криков, наконец-то наступила тишина. Только комары еле слышно звенели стеклянными крыльями.
Крики птиц звучали зловеще
Крики птиц зловеще разносились над лесом. В шалаше, покрытом еловым лапником сидели двое: доктор в белом халате и шапочке и пациент, одетый по обычному. Доктор протер пенсне и сказал:
– Лечение страхом – новое прогрессивное направление современной медицины…
Кто-то снаружи неосторожно тронул шалаш, от чего тот весь качнулся. Доктор продолжал:
– Когда человек боится, он забывает о болезни, потому что страх за свою жизнь мобилизует все силы организма и концентрирует на спасении, человек забывает о своей болезни.
