– Не с Покровки ли, Митрия Луценки Васька? Чо-то не признаю.
Анюта, улыбаясь, посматривала то на бабу Варю, то на её гостя.
– Нет, Варвара Спиридоновна, вы меня не знаете. Я товарищ вашего зятя Дмитрия, вместе служили, а вчера я случайно его встретил, и они с вашей дочерью посоветовали пожить у вас немного… если, конечно, вы разрешите.
– А они-то сами не собираются приехать?
– К Новому году, сказали, приедут.
– К ноябрьским, сказывали, приедут, теперя – к Новому году обещаются, так и до Троицы недолго ждать. А дети-то их как? Не болеют?
– Здоровы. Просились к вам со мной, да им не разрешили, до каникул приказано ждать.
– Прости, мил человек, накинулась с расспросами. Родное болит. А ты разболокайся, вот там и гвоздочек, вешай на него одежонку-то. Я щас чаёк поставлю. Ты, Анюта, с нами будешь али как? – обратилась старушка в конце к Анюте, наблюдавшей с интересом за офицером.
– Нет, баба Варя, я домой побегу. Там меня, поди, потеряли, – ответила Анюта, не спуская глаз с офицера.
– А то оставайся, чайку с молодым человеком попьёте, и ему веселей будет, – предложила старушка, приподымаясь со скамеечки.
Анюту смутили слова старушки, и в то же время обрадовало предложение побыть рядом с этим офицером. «Интересно, какое у него звание, – гадала она, разглядывая погоны и петлицы. – Наверное, майор. Две большие звездочки, две полоски. Нет, подполковник. Крылышки на петлицах, значит, лётчик или тот, что прыгает с парашютом, тут всё понятно. Лицо красивое. Только бы не лысый, – притаилась девушка, когда рука офицера потянулась к шапке, и чуть не закричала: «Не лысый! Не лысый!!», увидев тёмные густые волосы, примятые слегка шапкой. Озорно блеснули серые глаза её под чёрными, как смоль, бровями.
– Может, тебе, баба Варя, помочь иль принести чего? – спросила юная красавица.
– Помоги, помоги, милая. А принесть, разве что груздочков. Я в энтом годе прихворнула и осталась без грибочков и без ягодок.
Анюта убежала, баба Варя плотней прикрыла за нею дверь и тихо, как бы боясь, что её может кто-то подслушать, сказала:
– Приглянулся, видать, ты ей. Вся так и светится. Вот уж кому-то счастье достанется. Клад, а не девка. И красивая, и работящая, и умная. У них горе тут получилось: Анфису, мать Анюты, ликтричеством убило. Пьяный Федька Стрелов на тракторе столб завалил, а она шла с фермы и наступила на проволоку. И средненькая с ей была, как ту не убило? Видать, Бог смилостивился. Вот теперь четверо сиротами и растут, а Анюта самая старшая, за всеми и приглядывает заместо матери, а самой в пору с куклами водиться. Школу нонче закончила на одне пятерки, ей бы учиться на врачиху аль учителку, да куды там. Жалко девку, загинет она тут.
– А отец есть?
Баба Варя махнула рукой с таким видом, что если и есть этот отец, то проку от него всё равно мало.
– Пьёт, варнак, запоем. Инвалидом через то стал, а всё неймётся ему. После похорон Анфиски так совсем сдурел. Я ему и так, и этак, говорю, опомнись, Миколаич, у тебя же детки малые, а он плачет и ничего не говорит. Ему ж два аль три года тому руки отрезали, сразу обедви, пьяный отморозил. Как ноги спасли, ума не приложу. А то б мучайся с им.
Хлопнула калитка, послышались лёгкие, быстрые шаги. Баба Варя ещё тише, приблизившись вплотную к офицеру, зашептала скороговоркой:
– Ты тольки ей об энтом не говори и не спрашивай, она стыдится.
Анюта не вошла, а влетела. Она успела переодеться, на ней были шерстяная вязаная кофточка и в косую полоску расклешённая юбка, на плечи наброшено пальто. Светлые волнистые волосы раскинулись по плечам.
