Агатовый Переход - страница 17

Она могла поклясться чем угодно, что еще минуту назад его там не было. От удивления ее глаза расширились, а рассудок лихорадочно заметался в поисках объяснения чудесной материализации кольца на столе. Естественно, версию о своей невнимательности, обычно это первое, что приходит на ум в таких случаях, она решительно отмела, стоило только взглянуть на разруху, которую она учинила в номере, разыскивая пропажу. Значит, было что-то другое.

Лыжники, как жаворонки, чтобы первыми прострочить снежную мантию ослепительно белого склона, начинают снаряжаться с раннего утра. Ей же стало не до сборов, потерянно, понимая, что такое никому не расскажешь, побрела в отельный ресторан завтракать.

В ресторане было непривычно многолюдно и, первый раз за все такое суетное утро она посмотрела из окна на горы. Там, наверху, все было затянуто пепельной, невообразимых размеров снеговой тучей. Ее бывалые попутчики, предвидя такую погодную переменчивость, успели взять напрокат машину и сейчас, попивая капуччино, деловито обсуждали преимущества посещения близлежащих, известных своими историческими достопримечательностями городов. Остановили свой выбор на Вероне. Она стеснялась просить, чтобы ее взяли с собой, но они наперебой стали рассказывать, как тяжело кататься, когда из-за снега залепляющего маску как следует не видно трассу под ногами и что ей не остается ничего другого, как ехать с ними. Как будто она отказывалась.

Все средиземноморские города похожи друг на друга, и все абсолютно разные. И не только своей историей, своими соборами, но и особой аурой, присущей только этому месту. Она любила побродить по маленьким улочкам таких городов, впитывая в себя ароматы, доносящихся из открытых тратторий и ресторанчиков, миниатюрных кондитерских, где можно было выпить чашку отличного, как и везде в Италии, кофе.

Их целью было найти дом Джульетты, оставить на стене свою надпись и, загадав желание, потереть медную грудь возлюбленной несчастного Ромео. Легенды удивительная вещь, наполненные верой миллионов людей они становятся неразделимыми с историей. И уже никому нет дела, что балкончик бутафорский, что Шекспир нафантазировал изрядно, главное выполнить обязательный ритуал и с чистой совестью ждать исполнения загаданного.

День выдался пасмурный, но иногда унылая грязно-серая масса облаков расступалась, и с раскрывавшейся пронзительной синевы зимнего неба, на землю к людям золотой монеткой падал солнечный луч. И город, будто задремавший уличный музыкант, увидевший золото, оживлялся на время, теребя свою скрипочку, прибавлял движения, но быстро выдыхался, и только река Адидже, как и тысячу лет, назад неутомимо несла бурные воды между своих берегов, крутой петлей охватывающей город.

Они вышли на городскую площадь, настроение от коротких солнечных инъекций и погружения в романтическую энергетику, витавшую в доме Джульетты, было замечательным. Слухом зацепившись за родную речь, она пристроилась к группе соотечественников, вяло приобщавшихся к истории средневековой Италии под руководством на удивление толкового гида. Парень знал свое дело и, видимо, оно ему нравилось. Великодушно прощая жадный интерес туристов к витринам модных магазинов, он токовал, как тетерев, упиваясь собой: «Не существует мира вне Вероны, а лишь мытарства, пытка, ад…»

«… Кто изгнан отсюда, изгнан из мира, а кто изгнан из мира, тот мертв»: – продолжила она мысленно шекспировскую строчку и поймала себя на странном ощущении, которое родилось у нее с первой минуты нахождения в этом городе. Сейчас это ощущение нарастало все сильней и сильней по мере приближения их группы к главной городской площади. Приступом волны холодного огня, рожденной где-то в глубине нее, оно поднималось вверх к голове, и с силой выходило наружу сотрясающим тело ознобом. Нервно клацая зубами, она продолжала вникать в рассказ экскурсовода. По-женски впечатлительной, ей не составило труда ясно представить себе картины безумных деяний властителей того времени. И никак не могла избавиться от подозрения, что сознание этих людей находилось под влиянием каких-то галлюциногенов. Иначе, чем объяснить маниакальную жестокость, идеологически подкрепленную сочинением Шпрингера и Инсисториса, с которой они уничтожали себе подобных. А уж примеры массового каннибализма, когда к палачу выстраивались очереди за частями тела казненного «служителя сатаны», окончательно ввела ее в эмоциональный ступор. Не укладывалось в голове, как не моющаяся, из страха быть причисленной к армии бесовской, дурно пахнущая Европа, рождала гениев зодчества, живописи, музыки и науки. То ли от жалости к людям того времени, то ли от болезненно сдавившей грудь печали, но на брусчатку городской площади она ступила с глазами полными слез. И, чувствуя, как подкашиваются ставшие ватными ноги, побрела бесцельно в сторону от группы, но вдруг остановилась, не в силах сделать еще хоть шаг.