Читать онлайн Геннадий Прашкевич - Агент Алёхин

– Теперь возьмешь?

– И теперь не возьму. – Алехин еле отмахивался. – Козлы! Вообще не беру чужого!

– Чего врешь-то? – наседал на Алехина маленький, глаза раскосые, длинные волосы неряшливо разлетались по кожаным плечам. По плечам кожаной куртки, понятно. – Ты недавно червонец увидел на дороге, что – не взял? «Вообще не беру чужого»! Ишь, раскудахтался!

Спрашивая, маленький злобный тип все время оглядывался на приятеля.

Длинный, смуглый, приятель почему-то ласково назвался Заратустрой Намангановым. Непонятно только, откуда маленький тип мог знать про червонец, недавно найденный Алехиным на дороге. И непонятно, почему так ласково назвался Заратустрой длинный. Никто не просил его как-то называться. В самом имени Заратустры Алехину слышалось что-то огненное, тревожное. К тому же на голове длинного набекрень сидела гигантская кавказская кепка. Конечно, мохнатая.

А третий вообще ни на кого не походил. Ну, может, немного на Вия – чугунный, плотный, плечистый. Мощный нос перебит, сросся неровно, криво, на плечах ватная телогрейка. Алехин таких не видел сто лет.

– Ну, возьмешь?

– Не возьму.

– Ты же не за просто так берешь, – упорствовал маленький. – Ты за деньги.

– А я и за просто так не возьму.

Конечно, Алехин мог бы что-то приврать, подкинуть что-то такое сильное, обвести козлов вокруг пальца, но Верочка твердо предупредила его – больше в жизни не врать! Совсем не врать! И срок испытательный установила, не подпускала к себе. Чего же срываться из-за таких козлов? Соврешь, а волны-то далеко пойдут. Известно ведь, начинаешь с мелочей, с истинной правды – ну, скажем, служил на флоте. А потом почему-то из сказанного тобой как-то само собой выходит, что выполнял тайные приказы правительства. Или скажешь, вот, мол, живу в домике под снос, правда, в самом центре города, а получается, будто ему, Алехину, в ближайшее время дадут элитную двухуровневую квартиру со встроенным гаражом.

Неадекватная информация больно ранила Верочку.

А поначалу с Верочкой у Алехина все складывалось прекрасно.

Как увидел ее в приемной у начальника телефонной связи, так в тот же день и позвонил. Не мог не позвонить. Он таких, как Верочка, никогда раньше не встречал. Лицо овальное, гладкое, нежная кожа блестит, волосы волнистые, глаза лесные, зеленые. И Верочка Алехина тоже отметила, выделила из толпы. Не могла не отметить, не могла не выделить. Рост почти средний, глаза неуверенные, всегда не знает, куда сунуть руки – то ли в карманы, то ли под мышки.

Правда, доброжелательный. Но врет много.

В первый день Верочка, конечно, еще не знала, что Алехин врет очень много, а сам Алехин тогда считал, что вранье – это совсем не повод для ссор, вранье – это ерунда, чепуха, раз плюнуть. Но, увидев, как Верочка в ответ на его слова начинает поджимать губки, Алехин решил: раз так, раз не нравится ей это, он завяжет. Верочка еще ни слова вслух не произнесла, а Алехин уже решил: завяжет!

И действительно. Домик у него маленький деревянный – на снос, зато, правда, в самом центре города рядом с драматическим театром. И садик при нем в три дерева. Семь лет обещают Алехину двухкомнатную квартиру в центре, соседей посносили уже, а до его домика руки не доходят. Алехин при первом свидании издали показал Верочке домик: вот, дескать, по-настоящему перспективный, двухкомнатная квартира светит. А Верочка только пожала круглым плечиком: «Ой, Алехин, так я же на твой домик смотрю каждый день!»

Оказалось, Верочка живет в новой девятиэтажке напротив.

Понятно, Алехин смутился. Маленький домик его хотя и стоял под боком у драматического театра, но стоял все же на пустыре рядом с новостройкой, а значит, был открыт для обозрения, и Верочка каждый день могла видеть, как Алехин наведывается в туалет. А туалет у него вроде скворешни. Даже отверстие, как сердечко, вырезано в двери.

Но Алехин не удержался. Сказал: «Пошли ко мне, Верочка. Посидим, поговорим, музыку послушаем. У меня дома кофе есть. Маулийский». Он не знал, существует ли такой сорт, но прозвучало красиво. Верочка даже немного покраснела, услышав про маулийский кофе, и отказалась. Да и как идти, если деревянный домик Алехина с такими неслыханно простыми удобствами открыт глазам всех Верочкиных соседей?

– Вот, – решил рассказать о себе Алехин. – Мою фамилию ты уже знаешь. Мне, в общем, не все можно говорить про себя… но тебе… скажу…

– Что? – Верочка даже затаила дыхание.

– Тебе трудно поверить будет, но я скажу. Понимаешь, необычная у меня профессия…

От напряжения Верочка рот открыла.

И тогда Алехин брякнул:

– Я агент!

А Верочка, дура, сама, именно сама красивой своей нежной ладошкой закрыла Алехину рот. Не надо, дескать, ни слова не говори больше, я же все понимаю, Алехин. Ты откровенный, но, наверное, давал подписку о неразглашении. Черт знает, что она в тот раз об Алехине подумала. Я ведь заметила, ты держишься не так, как все. Я видела, как свободно ты входил к начальнику телефонной связи. С моим шефом, Алехин, так свободно, как ты, никто никогда не разговаривал.

Короче, не дала Алехину говорить. А потом обиделась, почему врал.

А он не врал. Зачем ему врать? Он правда агент. Что в этом плохого? Он не первый и не последний. Зато опытный и знающий. Его очень ценят в Госстрахе. Он зарабатывает неплохо. И у него интересные клиенты. Например, пенсионер Евченко. Или крупный математик Н. По вредности пенсионер Евченко первый в мире, а научные труды математика Н. печатаются в самых развитых странах мира. В странах средне- и малоразвитых научные работы математика Н. реже печатаются, но скоро и там до них дойдут. Прогресс не стоит на месте. А Верочка, дура, как узнала, что Алехин не тайный агент, а всего лишь агент Госстраха, ударилась в слезы. Ей, наверное, было бы гораздо приятней узнать, что он, Алехин, вовсе не просто опытный, вовсе не просто ответственный знающий агент Госстраха, а самый настоящий тайный агент какой-то особенно недружественной к нам, даже враждебной страны. Тогда бы она, дура, могла страдать, могла бы мечтать о том, как спасет его. А может, сжав чувства в кулак, сдала бы его куда нужно.

А агент Госстраха…

Ну что такое агент Госстраха?

Куда сдашь простого, хотя и опытного агента Госстраха?

Подумав, Верочка определила Алехину испытательный срок. «Даю тебе месяц. Если за это время ты ни разу не соврешь, удержишься, приучишь себя к нравственной дисциплине, сам увидишь, какой интересной станет жизнь».

А что в такой жизни интересного? Как можно жить, совсем не привирая?

Но Верочка сама объяснила. «Я вот давно хочу посмотреть «Лебединое озеро» в нашем оперном театре. Но одной идти не хочется и с подругами тоже. А вот… если ты… исправишься…» Он в первый же вечер позвонил ей по телефону: «Это я, твой последний романтик». Но она вела себя сдержанно.

Но кое-что в Алехине Верочка одобряла.

Он, например, читал серьезную литературу.

Верочка глубоко была уверена, что книги всяких там Стругацких и Прашкевичей, Штернов и прочих до добра никого не доведут. Какой-то «Пикник на обочине» (пьют все время, наверное), «Костры миров» (а это еще о чем?), «Записки динозавра»… Какие динозавры? Разве нормальный динозавр мог писать? Зачем ненормальные книжки нормальному человеку?

Но однажды Верочка встретила Алехина на улице.

Он нес книги в букинистический магазин. Понятно, те, которые читать не мог и не хотел. А Верочка обрадовалась: «Ой, Алехин, наконец-то ты купил серьезные книги! Ой, какой молодец! Ты даже Пришвина читаешь. Это у него все про птиц и зайчиков? Большой, трагический писатель. Ты у меня растешь, Алехин! Я тобою горжусь!»

А чего гордиться? Алехин вовсе не купил книгу Пришвина. Он, наоборот, энергично хотел от нее избавиться. Не хотел трагического про птиц и зайчиков. Лучше бы уж Пришвин писал про милицию. Но похвалу Верочки принял. И теперь часто вворачивал в разговор: «Читал я как-то у Пришвина…» Или: «Пришвин бы с этим не согласился…» Или: «А вот в третьем томе Пришвина…» У него, собственно, только третий том и был, потому он и нес его в бук, но в разговоре звучало солидно. «А вот в третьем томе Пришвина…» Верочка даже вздрагивала от волнения.

Но испытательный срок не скашивала.

Но сказать, что Алехин прямо вот так сразу начал совсем новую правдивую жизнь, – значило бы несколько преувеличить.

Не сразу, конечно. К тому же с того дня, когда он дал Верочке это свое опрометчивое обещание, пошла ему непруха. Например, стал стесняться Алехин бегать в свою деревянную скворешню. Побежишь, а Верочка увидит и подумает: это чего он так часто бегает? А не побежишь – Верочка подумает: это как же он без всего этого обходится? В хозяйственном магазине стал стесняться ночных горшков. А потом еще демократически настроенные пикетчики стали устраивать на пустыре перед домиком Алехина шумные несанкционированные митинги. Понятно, к его деревянной скворешне выстраивалась гигантская очередь, попробуй туда попасть! Иногда Алехин думал, что Верочку огорчает вид на такую очередь к его туалету. Почему, дескать, он это позволяет? Какая распущенность!

А потом в садик Алехина, состоящий из трех деревьев, опустился самый настоящий НЛО (неопознанный летающий объект). Это не вранье. Свидетелем оказался сержант Светлаев, милиционер. Он лично видел НЛО – такой большой серебрящийся шар. Пускает яркие голубые и зеленые лучи, движется куда хочет и шипит при этом негромко, но сердито, как масло на сковороде. Правда, пока ехал милицейский патруль, вызванный сержантом Светлаевым, НЛО спугнули какие-то полуночники.

В тот день Алехина страшно утомили пикетчики и ораторы.

Особенно злобствовали бородатые иссохшие ребята из общества «Память». Их мегафоны начали матюгаться под окнами Алехина прямо с утра. «Россия, проснись! Где твоя память?» Да уж лучше склероз, чем такая «Память».

Особенно невзлюбил Алехин известного в городе оратора У.

С помощью мегафона маленький, рыжий, горластый, горбатый и мутноглазый оратор У. с редким неистовством с самого раннего утра требовал одного: срочно восстановить, срочно омолодить генофонд русской нации! Это главное, а может и единственное, в чем прямо сейчас, с самого раннего утра, нуждается простой русский народ, замордованный всеми другими окружающими его народами! Свой собственный генофонд оратор У. нерасчетливо порастряс еще в юности по всей популяции, вот теперь и требовал неистово: «Освободим рюсских зенсин! Вернем рюсским зенсинам простого русского музика!» Лежа в постели, Алехин отчетливо представлял себе уютный пылающий русский очаг. А перед очагом – просторный русский топчан, застеленный русской простынкой. А на топчане в полной готовности маленький, рыжий, горластый, горбатый и мутноглазый оратор У. с его вечным рефреном «Освободим рюсских зенсин!» и длинная очередь красивых дородных женщин, пригнанных к нему для восстановления русского генофонда. Очередь, прямо скажем, похлеще той, что днем выстраивается к туалету Алехина. И Верочка среди них – плачущая, упирающаяся.

А вот крупный математик Н. ни на какие такие разборки внимания не обращал. Зато услышав от Алехина про НЛО, мгновенно примчался на грузовой машине и с помощью двух грузчиков выставил из кузова странный, отталкивающего вида прибор, что-то вроде армейского миномета, установленного на чугунной плите, но с датчиками и с небольшим телевизионным экраном. По экрану, как живые, ползали зеленые кривые. А когда Алехин подошел поближе, стрелки на датчиках вдруг зашкалило. Крупный математик сразу оживился. Губы толстые, жадно трясутся.