– А чего же ты хотел, этого и следовало ожидать, голубчик, – пожимая плечами, сказал доктор. – Сейчас, после обхода, придёт сестра и коросту твою мазью смажет.
Силантий вздохнул и ухмыльнулся.
– Да мне мази ваши, будто мёртвому припарка, – сказал он. – Облегчения от них я никаких не чувствую. Короста вон трещинами покрывается, а из трещин жижа гнойная выступает. Запахов я не чую, но когда сёстры ваши больничные меня мазью мазюкают, вижу по ним, что от исходящей от меня смрадной вони они морды в стороны воротят.
– За медсестёр не беспокойся, работа у них такая, – поморщился доктор. – А у тебя, если короста отходит, будем надеяться, что дело на поправку идёт.
– Не на поправку, а к могиле, – уточнил Силантий и посетовал: – Ты же меня к хлыстам за настойкой обещался свезти, Олег Карлович? Вот их зелье мне непременно бы помогло. Польза снадобий мною уже испробована. Сдержи обещание, свези меня в Зубчаниновку, доктор? За жизнь я не цепляюсь, знаю, что чуток мне остаётся. Но пожить хоть этот чуток мне ещё надо, на то есть причины особливые.
Глаза доктора округлились.
– Да ты что, в своём ли уме, Силантий? – воскликнул он. – Да куда же я тебя повезу, горе луковое? Ты же вон, прости господи, на ладан дышишь? Тебе категорически нельзя вставать с кровати и тем более трястись в коляске до самой Зубчаниновки! Давай так поступим: я сам к хлыстам съезжу и упрошу, как её… Агафью, кажется… Попрошу, чтобы со своими снадобьями к тебе в больницу приехала. А там и посмотрим, помогут ли они тебе.
– Помогут, как пить дать помогут, – хмыкнул Силантий. – Их действие на себе я уже испытал не единожды. Только вот поедет ли меня навестить эта тварь злобная, ещё бабушка надвое сказала. Сам бы поехав, я ещё смог бы уболтать старуху помочь мне, а вот тебя она слухать не станет, это я точно тебе говорю, Олег Карлович.
– Ладно, завтра, прямо с утра, я съезжу к ней в Зубчаниновку и поговорю о тебе, – вздохнул доктор. – Но, а если не поедет она со мной в больницу, подумаем ещё, как помочь тебе… А ты уповай на чудо и больше Господу Богу молись, Силантий. Он уже вон сколько времени тебе помогает и будет помогать, пока ты молиться будешь и просить о помощи и спасении грешной души.
* * *
Сначала обедали молча, думая каждый о своём. В столовой висела непривычная тишина, не свойственная Сафроновым во время приёма пищи.
– Нет, я не могу больше так, не мо-гу! – воскликнул в сердцах Иван Ильич. – Как подумаю о Лопырёвых, у меня кусок в горло не лезет. Надо же, этот опустившийся, спившийся негодяй Влас вдруг взялся за ум и служит в народной милиции! И не каким-то там рядовым, а заместителем начальника сыска!
– Ваня, успокойся, и мне это не по нутру, – тихо сказала Марина Карповна, отодвигая от себя так и не тронутую тарелку с супом. – Мы уже целую неделю только и говорим об этом, только толку от этого никакого.
– Как же никакого, – вздохнула дочь Анна. – Пока нас не трогает этот ублюдок, но я уверена, что это затишье долго продолжаться не может.
– Да, когда человек облачён властью, он меняется, – с унынием согласился с мнением дочери Иван Ильич. – А негодяй, получив власть, как правило, становится исчадием ада!
– Ой, неспокойно на душе у меня, – вздохнула Марина Карповна. – Целую неделю живу с этим чувством гадким, и… И болезнь ко мне снова возвращается, как мне кажется. С каждым днём всё хуже и хуже себя чувствую.
