– Кто такой Костя Калугин?
– Институтский приятель, ты его не знаешь, он проучился у нас первый курс, потом перешел в медицинский. – Вова бросился к телефону.
До Кости он дозвонился и, ничего толком не объясняя, попросил его приехать.
Часа через полтора Костя прибыл. Он оказался высоким молодым человеком с холодным породистым лицом и ледяными глазами. Его русые вьющиеся волосы были аккуратно подстрижены и зачесаны назад, а под длинным темно-синим пальто виднелся белый свитер и черные джинсы, на ногах – немыслимо сверкающие туфли. Обаяния и очарования у Кости Калугина было не больше чем у скальпеля, и я очень усомнилась в его способности быть чьим-то приятелем. Он посмотрел на руины, возлежащие на диване, и повернулся к Вовке.
– Когда ее так разукрасили?
– Вчера, – в руке Вова держал нож и морковку, он варил мне суп, – какие-то ублюдки-отморозки. Она сбежала от них, теперь опасается, что будут искать, вот я к тебе и обратился.
– Угу. – Костя присел на край дивана, отбросил плед и без всяких вопросов задрал футболку. Я собралась, было, возмутиться, но не оказалось сил. Прохладные пальцы прошлись по моим ребрам и по всему покрытому лилово-черными синяками и кровоподтеками телу. От Кости пахло тонким и свежим запахом со вкусом подобранной туалетной воды. Осмотрев так же и мою многострадальную голову, Костя накрыл меня пледом и повернулся к Вове, все еще стоявшему в дверном проеме с ножом и морковкой.
– Все кости целы, но есть сильные ушибы, нос сломан, сотрясение мозга. Температуру мерили?
– Тридцать восемь и четыре.
– Понятно. – Костя вышел в коридор, извлек из кармана пальто мобильник, вернулся в комнату и сел в кресло. Набрав номер, он сказал: – Папа? Ты сегодня у себя принимаешь или в клинике? У себя? Пап, тут такое дело, подругу Володи Колоскова, помнишь Колоскова? Да, он самый, так вот его подругу вчера сильно избили, посмотришь? Да, я на машине. Ну… – он посмотрел на часы, – со скидкой на пробки, минут через сорок. Ага, едем.
Костя отключил телефон и поднялся из кресла.
– Володь, собирайтесь, я вас в машине жду.
– Пять минут! – Вовка бросил нож с морковкой на столик. Затем вытащил из шкафа толстый свитер, осторожно натянул его на меня, зашнуровал на моих ногах ботинки, оделся сам и, закутав меня в свой необъятный пуховик, на руках вынес на улицу.
У подъезда стояла роскошная темно-синяя «Вольво». Володя устроил меня на заднем сидении, сам уселся впереди. Включив обогрев, Костя приоткрыл окно, и они оба закурили. Не в силах держать себя в вертикальном положении, я сделала из пуховика подушку и прилегла. Мы выехали со двора, и Костя включил тихую классическую музыку. Вовка вполголоса делился с ним своим мнением насчет «козлодоев, избивших Леру» и планами на ближайшее будущее вышеупомянутых козлодоев.
– Ничего ты не сделаешь, Володя, – спокойно сказал Костя. – Найти их будет очень трудно, может даже невозможно. По закону посадить вряд ли получится, откупятся или же с Лерой что-нибудь сделают, а самому бригаду нанимать…
– Так что же, пусть все так остается? Они же изуродовали Лерку ни за что ни про что!
Костя промолчал. Я тоже ничего не говорила, понимая, что он прав. От осознания этой правоты, от полного бессилия перед ублюдками, уверенными в своей безнаказанности, затрясло и залихорадило еще больше, но не от температуры, а от злости, граничащей с ненавистью – с абсолютно незнакомым и несвойственным мне чувством.
