Агония земного сплава - страница 8

***

Тот стол располагал двумя створками, одна из которых упиралась в стену дома. С одной стороны стола стоял наспех сколоченный и прикрытый желтой плотной тряпкой сундук, с другой – два стула. Я выбрала совершенно безопасное место для своего убежища по всем стратегическим меркам. Кроме меня под стол никто не мог проникнуть незамеченным. Таким образом, совершив какую-то шалость и предвидя последующее наказание, я залезала под стол и сидела там, затаив дыхание. Время способно поглотить все. Процесс переваривания – это уже другая характеристика времени, но в том детстве я знала, что не шевелиться и никак не выдавать своего присутствия нужно как минимум часа два. Меня не скоро рассекретили. Иногда, сидя под столом, я подсматривала в маленькую щель, о чем ругаются взрослые.

– Борька! – Бабушка досадливо вытирала руки о фартук. – Сил у меня уже нет никаких – бороться с ней!

– Мам! Да что случилось-то опять? – Папа спокойно смотрел на бабушку и, молча, улыбался своими огромными голубыми глазами. Я никогда и ни у кого больше не встречала такой светло-голубой улыбки.

– Да как что! Я конфет шоколадных на праздник припасла, Галина Семеновна мне за справочку полкилограмма подкинула. Так она же нашла их и все сьела! Одни фантики в мешочке оставила. Надо бы наказать ее за это! – бабушка с надеждой смотрела на Борьку.

Папа переставал улыбаться и как-то слишком серьезно, нахмурив черные брови, спрашивал у бабушки:

– Ремнем?

– Конечно! А чем же еще? Ремнем! Она давно уже наказания выпрашивает.

– За что, мам? За что я буду ее бить?! Это же конфеты! Она просто у нас большая сладкоежка! Принесу я вам конфет на праздник. Где коза?

Возмущение бабушки кричащей слюной попадало на папину грудь:

– Как это? Как это просто конфеты? Что с нее будет? Сначала конфеты! Потом еще что-нибудь? Э-эх! Да что с тобой разговаривать-то? Она же вся в тебя! Папа родимый! Надо же так уродиться!

Борька никогда не ругался с бабушкой.

– Где она? Где Надя?! – он собирался выходить на улицу.

– Да не знаю я! Опять, наверное, сапоги в какой-нибудь луже дырявит! – бабушка фартуком вытирала слезы, которые я все никак не могла разглядеть, разворачивалась и отправлялась на кухню стряпать пироги с морковью.

Папа уходил, а я незаметно для бабушки выбиралась из своего укрытия, накидывала куртку и бежала за папой.

– Пап, папа! Подожди! Куда ты пошел-то?

Папа останавливался и приседал на корточки, а я с разбега попадала в его огромные сильные руки и была самым счастливым ребенком на свете.

– Опять под столом сидела? Да?! – Папа поправлял мой локон.

– Пап, а почему я уродилась? А? Люди ведь рождаются? Урождаются только уроды?

– Надя! – папа крепко прижимал меня к себе. – Какая же ты у меня умная! Нет! Родственники мы с тобой! Понимаешь?

Он, сморщившись, глядел в сторону.

– Не знаю, – мне хотелось поймать папину ресницу – такие они были длинные – как взмах.

– Ты мне ответь лучше, сколько же можно-то у бабушки конфеты таскать? Я ведь достаточно тебе приношу? А? – голубой укоризной блестели его глаза. Мои же глаза тут же наполнялись стыдливой детской досадой. Я утыкалась в его плечо и, всхлипывая, бубнила:

– Пап! Они такие вкусные – эти Красные шапочки! Зачем она от меня их прячет?

– Надя! Ну и спросила бы у бабушки – зачем? Если есть вопрос – значит нужен и ответ. Пообещай мне так больше не делать, ладно?

– Не могу, пап! Это же не только конфеты! Это и игра еще такая! Найди и забери у дракона клад!