– Нет.
– За араку отдадим. – Солдатик нервно задергал ушами.
– Что там, в этой гуманитарной помощи? – поинтересовался Порошкански.
– Консервы разные. Плитка шоколада есть.
– Швейцарского?
– Кажется, немецкого.
– Ты чего, уже нет плитки шоколада, – возмутился другой солдатик, – и не было никогда, ты что, забыл?
– Ладно, давай, – сказал Порошкански, – в хозяйстве все пригодится.
В магазинчике купили араку, две банки колы, два батончика с повидлом и две пачки чипсов.
– Чипсы какие? – спросил продавец.
– Любые, только без бекона.
– Давайте с перцем.
Араку обменяли на коробку гуманитарной помощи. Арака тоже с перцем – огненная вода.
Пока ели чипсы, любуясь минаретами старого города, пошел дождь. «Пежо», словно старая дырявая калоша, в первой же низине зачерпнул воды. Не прошло и получаса после Элисбана.
Петр выключил фары. Все равно ничего, кроме щебня, дождя и временами дороги, не разглядеть.
– Почему стоим? – проснулся Давид и тут же принялся зевать.
– В трамблер вода попала.
– Туман-то какой! – опять зевнул Давид.
– Не видно ни черта, плохо.
Дождь усиливал свой натиск на яркую спинку Жоржика.
– Представляешь, каково сейчас насекомым?
– А людям?
– Каким людям?
– Тем, что сейчас на плотах перебираются через Адриатику.
– Включи радио, послушаем.
Петр принялся крутить ручку приемника. Время от времени сквозь глухой хрип прорывалась народная мелодия. А потом снова хрип, словно приемник подключен не к антенне, а к усам жука. Гроза напугала его не на шутку.
– Это все проделки Большой Женщины! – чертыхнулся Петр.
– Какой женщины?.. Опять ты о какой-то большой женщине!
Петр снова покрутил ручку. На секунду промелькнула все та же мелодийка. Но тут же дождь, словно на экзамене в музыкальной школе, принялся костяшками пальцев повторять прорвавшийся ритм. Бить по рукам и губам всей линейкой.
– Ты не понял, что это за песня, «Дубчик» или, может быть, «Липчик»? – попытался перевести разговор Петр.
– Какая разница? Давайте сами споем.
Они запели. Сначала тихо. Потом увереннее. Петр пел и вспоминал, как с друзьями в России, в военной академии, они пели эту же песню до слез.
– Мы, когда в Ливии работали, всегда пели эту песню, – признался Порошкански.
Дождь лил всю ночь. Ехать дальше не было никакой возможности. Порошкански проснулся оттого, что ему за ухо свалилась капля. Петр – оттого, что струя свежего воздуха залепила ему пощечину.
Холодно – когда далеко. Горячо – когда близко. Близко, как в той детской игре, к машине подошли солдаты в плащ-палатках и распахнули дверь. Капля оказалась холодным дулом автомата.
– Руки вверх, – приказал самый старый.
– Жутко-то как! – потягиваясь, поднял руки вверх Петр.
– Скорее, неудобно, – разминая кости, возразил Давид.
И тут же яркий свет фонарей ослепил обоих. Перед глазами на черной форме неба сверкнули дуло АКМ и желтая светоотражающая нашивка – AKSh (Armata Kombёtare Shqiptare – «Албанская национальная армия») – ныне действующий и самый радикальный осколок печально знаменитой своими зверствами «Армии освобождения Косово».
Сокращенно УЧК (тчк). Албания от моря до моря (тчк). Дайте телеграмму в Тирану (тчк). Только проливной дождь-телеграф, придя на помощь УЧК, и смог это сделать (тчк).
– Западло (з.п.т.), – заодно выдал про себя нецензурную очередь-тираду Петр.
– Кто вы такие? – прозвучал детский голос после того, как налетчики насмотрелись на своих жертв.
– Мы албанцы, – сразу признался Порошкански, – туристы из Тираны.
