Он скучал. За лето в комнатах ничего не изменилось, и Оберон подумал, что наконец-то вернулся домой. Вот просторная гостиная, обставленная в старинном, несколько угрюмом духе, но здесь уютно, словно в родительском доме. Вот двери в кабинет и в спальню. А вот и их чемоданы – уже пустые, разобранные. Домовые разложили вещи по шкафам. Пайпер с веселым писком пробежал по гостиной и свернулся клубочком возле камина: выбрал себе место.
Теперь комнаты декана в самом деле напоминали дом его родителей. И та собака, которая лежала у камина много лет назад, была похожа на квиссоле Элизы.
- У вас тут очень уютно, - с улыбкой заметила Элиза, и Оберон улыбнулся в ответ.
- Там наша спальня, - сказал он, и улыбка Элизы не погасла, но сделалась будто бы тише, словно Оберон напомнил о чем-то болезненном, а Элиза скрыла свои подлинные чувства, как и положено барышне из приличной семьи. – Я приказал домовым поставить диван для вас. Вам будет вполне удобно.
Он подумал, что ведет себя, как идиот. Если девушка нравится, то надо этим пользоваться, с учетом того, что она не сможет убежать. Она, в конце концов, обязана ему честью и жизнью.
Какой-нибудь светский мерзавец давно бы воспользовался случаем. Иногда Оберон жалел, что не был таким.
Какие отдельные диваны? Ну-ка быстро под бок своему спасителю и защитнику, и не заставляй его ждать!
- А, - кивнула Элиза и вдруг сказала: - Я вам очень благодарна, Оберон.
Он улыбнулся вновь. Когда улыбаешься, то и жить становится немного легче. Иногда Оберону казалось, что улыбка приросла к его лицу, меняются лишь ее оттенки. Все зависит от обстоятельств, говоришь ли ты с девушкой или вырываешь клыки у болотницы.
- Это за что же? – поинтересовался он. Элиза замялась, комкая в руке кружевной платок.
- За то, что велели поставить диван, - ответила она. – И за то, что не торопите события.
Издалека долетел гитарный перезвон и обрывок народной песни, которую никогда не исполняют трезвыми и при дамах. Студенческое веселье было в полном разгаре, и Оберон надеялся, что дело не дойдет до драк и битья окон. Он слишком устал сегодня, чтобы с этим разбираться.
- Я сейчас просто повторю, что не использую чужую беду в своих целях, - ответил Оберон. – И не беру женщин против их воли. Хотя в свете это редкость, увы.
Элиза понимающе кивнула. В романах, которые читают восторженные девицы по всей стране, дела обстоят иначе. Там герой хватает героиню за волосы и присваивает по праву сильного. Что она при этом чувствует? Ничего, кроме счастливого трепета – а если чувства другие, то эта девушка неправильная, и несите новую.
А если главный герой рохля и мямля, то обязательно найдется тот, кто его обойдет.
Анри, допустим. Светский эльф, который так пронизывающе смотрел сегодня на Элизу, словно вдруг взял и забыл о своих пробирках и зельях. Щеголь, который подошел к ней ближе, чем позволяли приличия. Оберон поймал себя на том, что начинает злиться.
- Вы мне нравитесь, Элиза, - признался Оберон. – И я слишком дорожу вами, чтобы применять силу в этих странных отношениях.
- Дорожите? – удивленно переспросила Элиза. – Впрочем, да. Триста тысяч золотых крон. Вы очень щедро за меня заплатили.
Оберон выразительно завел глаза.
- Иногда мне кажется, что у женщин есть какой-то врожденный дар злить мужчин, - заметил он. – А у мужчин – привязываться к тем, кого они спасают.
На щеках Элизы появился румянец. Острый взгляд из-под пушистых ресниц уколол Оберона.
