Они попытались. Оба старались изо всех сил, но бигос отдавал опилками. Невозможно было заснуть, зная, что это последняя ночь в крохотном родном доме. Когда первые лучи рассвета пробились сквозь шторы, оба испытали облегчение. Они слышали крики на улице, но продолжали лежать, обнявшись, оттягивая последние моменты безопасности. Тут в дверь постучали – пришли родители и сестра Эстер. Пришлось подниматься и решать, что делать с этим кошмаром.
Все были близки к панике. Гетто устроили в районе большого рынка Балуты в северной части Лодзи. Многие евреи уже жили там, но было немало и тех, кто жил в других частях города. Никто не знал, что теперь делать и куда бежать.
– На Полудневой улице есть бюро по переселению, – сообщил им Томаш, но когда они пришли туда, там уже скопилась огромная толпа.
– А что будет со школой? – спросила Лия, с интересом осматриваясь вокруг. Ей было четырнадцать – и она единственная из всех видела в происходящем приключение.
– Школа? – рассмеялся проходивший мимо немец. – Зачем таким, как ты, школа? Пустая трата времени и сил учителей.
Лия уперла руки в округлившиеся бока.
– Я лучшая в своем классе, чтобы вы знали!
– Правда? Иди-ка сюда, и я преподам тебе единственный урок, который пригодится таким, как ты!
Он сделал непристойный жест, и его приятели грубо заржали. Лия выступила было вперед, но Эстер утянула ее назад.
– Оставь, Лия. Они того не стоят.
– У них нет права так с нами разговаривать, – сердито надулась сестра.
Эстер печально улыбнулась. Что тут скажешь? Лия права, но печальная правда оккупированной Лодзи заключалась в том, что завоеватели могли разговаривать с ними так, как захотят.
– Просто стой в очереди.
Ожидание было долгим и мучительным. Наконец, они попали внутрь. За столами сидели уставшие работники. Руководил всем Хаим Румковский, которого немцы месяц назад назначили «еврейским старостой». Ему предстояло управлять гетто. Благородные седины и теплая улыбка внушали доверие, но взгляд, скользивший по толпам «своего» народа, был холодным. Рядом с ним стояли два эсэсовца. Эстер обрадовалась, что их направили к молодой женщине, сидевшей за самым дальним от Румковского столом.
– Нам нужен маленький домик для нас с мужем и еще один для моих родителей и сестры, – сказала она.
Женщина посмотрела на нее, расхохоталась, а потом нахмурилась.
– С вами все в порядке? – спросила Эстер.
– Насколько это возможно, когда приходится сообщать каждому плохие новости, – мрачно ответила женщина. – Вам придется жить вместе.
– Всем?
Женщина вздохнула.
– Всем вам и другим тоже.
– Вы хотите, чтобы мы жили с чужими людьми?
– Извините, но в гетто жилья вдвое меньше, чем наших семей. И в большинстве домов все еще живут поляки.
– И что с ними будет?
– Их переселят.
Женщина сказала это спокойно, но Эстер не могла справиться с ноющим чувством ужаса. Ситуация была кошмарной. Она с ужасом посмотрела на Филиппа. Квартирка их была крохотной – но она была их собственной. Теперь же им предстоит жить всем вместе, как в детстве, да еще и с чужими людьми!
– А мои родители? – спросил Филипп. – Что, если мы возьмем к себе моих родителей?
– Значит, вас будет семеро? – уточнила женщина, и они кивнули.
Их родители встречались лишь несколько раз, но присутствие Эстер и Филиппа их сблизит.
– У меня есть жилье на Кройц-штрассе.
– Где?
Женщина наклонилась поближе.
– На Кржижовой, – шепнула она очень тихо, словно само польское слово было уже преступлением. – Там две спальни.
