– Максим, – после долгого молчания снова заговорила Ольга, – а чем ты на самом деле занимался в Сибири? Если без шуток.
– Тушил пожары.
– Ты был пожарным?!
– Да.
– Ты ездил на красной машине?
Ирония, которая звучала в голосе Ольги, меня задела.
– Нет, я на пожары летал.
– Что значит – летал?
– Когда горит тайга, пожарных сбрасывают в район очага с самолёта на парашютах.
– Прямо в огонь!
– Зачем в огонь? Сбрасывают рядом.
– А потом?
– Качали помпами воду из речушек или болот. Иногда пускали встречный пожар. Иногда гасили огонь взрывчаткой.
Ольга помолчала.
– Наверное, было страшно?
– Не очень.
– А зачем ты уехал? – спросила Ольга.
– Чтобы не спиться, – сказал я, вспомнив Ивана.
Мы замолчали. Каждый думал о своём. Я вспомнил Мишку Акользина, которого выбросили во втором заходе после меня и которого ветром занесло прямо в огонь. Он вспыхнул, как кедровая шишка.
– А что делаешь ты? – спросил я. – Лечишь?
– Нет, – ответила Ольга. – Бумажки перебираю в облздравотделе. Нужна была квартира, вот и ушла из больницы.
Тело прогрелось до костей. Казалось, в них залили тёплую воду. Небо, бездонное и нежное, манило. В его глубине кувыркались обласканные солнцем ласточки, над травами дёргались стрекозы, метались мухи, барражировали божьи коровки. Ветерок скользнул по мне, заиграл травою и исчез, как воспоминание.
Я задремал, а когда очнулся, Ольга рвала цветы.
– Ну и соня же ты, – сказала она, заметив, что я проснулся.
– Я долго спал? – спросил я.
– Не очень.
– Храпел?
– Нет. А ты храпишь?
– Вообще-то нет. Интересуюсь на всякий случай.
– Есть хочешь?
– Ещё как!
Я вскочил и направился к озеру. Лягушки, как по команде, прыгнули в воду, и мы умылись вместе.
Съев мою долю бутербродов, запив их кофе, мы решили, что пора отправляться домой. Возвращались вдоль железной дороги – этот путь был короче. Через час езды я почувствовал, что Ольга устала, и предложил сделать привал. Остановились у молодого сосняка. Ольга тут же легла, положив ноги на раму велосипеда.
Через тропу от рощи росло небольшое дерево с райскими яблоками размером с крупную черешню. Я собрал сухих веток, развёл небольшой костерок и у края костра в пепел высыпал яблоки.
По железной дороге проносились поезда, заглушая своим грохотом всё вокруг. Когда они исчезали, тишина становилась ещё пленительнее. В ней снова можно было расслышать писк комаров.
Я достал яблоко, вытер его от золы, двумя спичками, как ложечкой, зачерпнул кашицу.
Ольга последовала моему примеру и закрыла от удовольствия глаза.
– Как вкусно!
Мы съели десятка по два яблок, пока это занятие нам не надоело. Костерок догорел, лёгкий ветер раздувал белую золу. Я положил свою ладонь на Ольгину руку. Мне показалось, что, если бы я захотел большего, не встретил бы препятствий. Но я ещё не знал, как к ней отношусь. И мне не хотелось разрушать это хрупкое строение из золотого воздуха, в котором дрожала мошкара, запаха дыма и печёных яблок, из воспоминаний и, возможно, зарождающейся смутной надежды.
* * *
В соседнем доме окна пылали, словно в них плеснули раскалённой медью. Мужчины вышли на балконы покурить. Щурясь от дыма, они смотрели, как за дальние тополя закатывается остывшее солнце, молча наблюдали за мальчишками, пинавшими в двери сараев мяч. Крики стали глуше. Возникло ощущение покоя и желание помолиться.
Мама накрыла стол в комнате. Я поставил электрический самовар. Когда всё было готово, мама торжественно произнесла:
