Тесновата башенка, да в стенах на восемь сторон проемы прорублены. В который ни глянь – одна лазурь небесная. Вот где жить бы! Пушкин обо всем позабыл – парит.
Тут служка голос подал:
– Отец Евгений! Брат Григорий опять убекши!
Тогда и Пушкин взглядом земли коснулся. Сразу на какую-то реку попал.
– Что это там протекает? Верно, Большая Толба?
– Это? Волга.
– Не может быть!
Заметался Пушкин между сторонами света. А дали! А виды!
Там – зелено-бледный, влажный Петербург. Не пускают! И ладно: скука, холод и гранит.
Там – цветастая, суматошная Москва. И туда не пускают. И ладно, поклон тебе, Иван Великий, от Снетогорского столпа!
А там… совсем далеко, в радужной дымке… неужто Черное море? К нему и вовсе не пустят – только прогнали. Защемило сердце: «Ах, Понт Эвксинский! Ах, Одесса! Ах, Элиза!»
Выпал бы, пожалуй, с колокольни, да отец Евгений вопросом удержал: – В которой же стороне имение ваше, Александр Сергеевич?
А Михайловское-то – батюшки! – как на ладони. До бревнышка, до кустика! Так… няня в Тригорское пошла; интересно, зачем?
– Вон и озера наши! Там – Кучане, там – Маленец… А Псковское где ж?
– Да вы, Александр Сергеевич, не в тот проем смотрите.
Взглянул Пушкин, куда архиепископ указывал: вон оно, оказывается, где – прямо под ногами лежит – как небо, сияет. На нем, созвездием, три острова рядышком. На одном деревня, и на другом – махоньком – домишек несколько, а третий, на рыбину похожий, лесом покрыт. И на плавнике та рыбина вроде как монастырь держит: стены белеют, купола горят. Смотрит Пушкин: откуда ни возьмись, челны под стенами явились, будто из-под воды вынырнули, вышла из них на берег рать несметная – и к монастырю.
– Штурм?! – волнуется Пушкин. – Гляньте, отец Евгений, там бой идет!
Архиепископ в ответ вздыхает:
– Разбойники пристают. Это видение просто, не пугайтесь. Был там монастырь, да его лет сто как разобрали. И разбойников разогнали. А все ж иной раз кажется что-то. Но против этого верное средство есть.
Перекрестил – и все пропало: и монастырь, и челны, и рать несметная. Осталось с полдюжины лодок между островами.
– А это что за видение?
Отец Евгений рукой машет:
– Какое там видение – рыбаки! Ловят заповедную государеву рыбу. Этих крести – не крести, им все нипочем.
Эх, самое бы время план местности снять, да, как всегда, бумаги под рукой нету.
А вниз-то с колокольни и не заметили, как дошли. Пушкин засветло до Пскова добрался.
Обратный путь всегда короче.
Пушкин с Великопольским договорился вдвоем в Талабск ехать. Ждет в Михайловском сигнала, а Великопольский пишет: мол, генерал отпуск не дает. Условились, что Пушкин похлопочет, как в следующий раз во Пскове будет: Набоков, генерал дивизионный, свой человек, другу-Пущину зять.
Вот является Пушкин – новое дело: Великопольского в разведку отправляют, в Гремячую башню. На Запсковье народ всполошился, что башня стала больше греметь: не только ночью, но и днем. И не поймешь, что за звук: не то бряцает, не то скрежещет. Но мерно так, будто пилой водят – только не по дереву. Иной раз вроде затихнет башня, помолчит сколько-то – и опять гремит. Стали доктору Всеволодову жаловаться, он губернатору и доложил.
Фон Адеркас от стихов отвлечься изволил, спросил, отчего у башни название такое. Доктор Всеволодов ему отвечал, что разное на этот счет говорят: например, что ключи в том месте подземные бьют. Адеркас тогда рассудил, что надо бы послать солдат – проверить башню на предмет затопления подвалов.
