Черный же ворон Кутх – их высшее, почитаемое ими божество был в их жизни у кого короткой, а у кого и такой длинной как у его бабки Лукерьи всегда неким немым свидетелем, как чистая вода нилгикын-мымыл, проявляя свою силу и своё то неземное могущество, забирала самое хрупкое в этом мире – саму их жизнь, увлекая с собой в вечность это земное тело человека, распыляя его в своей среде и неведомо как затем, его только трепетную душу, перенося в безграничные здешние такие чистые, как и здешняя вода в голубые эти небеса, где его затем ждало полное умиротворение и настоящая вечность бытия уже только в памяти его соплеменников, в памяти самых близких и самых его родных, именно тех, кто шёл по этой узкой здешней тропиночке нашей камчатской жизни.
И, не было даже такого особого жертвенного и не вероятно жаркого огня, подымающего ввысь всё, что было до этого в самом теле человека, из чего он ранее состоял, и, чем он на самом деле был, и о чём он так часто думал, так как на этом жарком костре, все наши желания, все наши земные волнения, все наши страстные переживания, все наши страдания и огорчения, да и сама наша любовь в миг из одной физической сущности выходила и понятно всем из нашего тела, потоками горячей шестисотградусной плазмы возносилась куда-то в далекую высь и легко распылялась в безмерном Космосе, превращаясь в бесконечно долго движущиеся волны не ощутимого нами космического эфира, которые может когда-либо по особым современным только что описанным нашими физиками по неким туго натянутым струнам нашего безмерного пространства возвращаются на нашу многострадальную Землю в виде наших теплых воспоминаний, наших радостных надежд, наших любимых детей да и прекрасных, и часто непослушных внуков, а для кого-то более кто счастлив чем мы сами и даже маленьких правнуков. И, тогда колебание самой этой туго натянутой струны нашей жизни, как бы в миг вибрируя замыкается, как бы в унисон нашим желаниям замыкается в неведомую нам уже эту философскую спираль и в космическую сильно натянутую струну, давая сразу же новый виток тех же самых наших земных страданий, той же беззаветной их любви и настоящей нашей страсти, уже независимо от их возраста, от их богатства или от бедности и даже от здоровья нашего…
Такие сложные мысли посещали Дениса в минуты его отдыха, когда руки натружено гудели и звенели от усталости, когда он тянул на берег полную сетку еще, трепещущейся разной речной здешней рыбы, а она еще долго на берегу о серый песок трепеталась, открывая ритмично свои округлые жабры, пытаясь вдохнуть остатки не то воздуха, не то той чистой речной воды – нилгикын мымыл, чтобы она омыла ей быстро, пересыхающие жабры и, с каждой минутой лишая её драгоценной здешней речной ветвейваямской её жизни. И именно теперь, не ведомо рыбе, что в это мгновение, она уже, будучи отваренной в ухе или, высушенной юколой или, завяленной, а может и слегка подкопченной рыбой дает силу настоящей новой его жизни в эти моменты самому Денису и его такому древнему, и такому знаменитому камчатскому, ветвейваямскому, вывенскому роду Ваямретылов, всех нынешних предков его всех лежащих здесь на воде Ветвейваяма и великой реки Вывенки, а еще хаилинского Пылгаваяма и многочисленных безымянных притоков этой великой камчатской реки.
И сам Денис тогда понимал, что его усилия очень нужны, что надо торопиться ему до того, как станет крепкий лед, чтобы заготовить столько рыбы, чтобы было чем кормить упряжку из 9 любимых им собак всю длинную зиму, и чтобы было чем кормить всех своих родных и двоюродных братьев, а еще и сестренку, так как теперь Денис был за старшего в их Ваямретылов семье и на нём одном лежала обязанность содержать семейство, а было-то Денису всего только тринадцать лет.
