– Это что ещё за человек? – спросил Стиракс.
– Самый младший из семьи Матайеса, – пояснил Ульрих. – Кажется, он бастард. Матайес привёз его после похода на иберов.
– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Протей.
– Во всей Галлии матери читают детям одни и те же сказки на ночь, – ответил вместо Ульриха Прокл.
– И чем Эрамун лучше Аттала? – спросил Протей.
– Людям нравится, что Аттал решился на отделение Галлии, но не нравятся его способы, – сказал Ульрих. – Эрамуна считают бесхарактерным, но Харольд утверждает, что он больше подходит Галлии.
– Он сказал это Атталу? – удивился Протей.
– Нет. Он разговаривал об этом с Эмресом, – угрюмо произнёс Ульрих. – Я подслушал их разговор.
– И зачем им такой царёк? – спросил Стиракс.
– Таким легче крутить, – сказал Прокл. – Полагаю, Аттал строг и требователен, и галльская знать задыхается от его тисков. Большие люди тем и отличаются, что не дают покоя ни себе, ни другим. Слышал, что Харольд тоже не так прост.
– Возможно, он и затеял убийство конунга, – сказал Анион. – Такие подстрекатели всегда стоят в тени.
– Ты с ним знаком? – спросил Протей.
– Кустодиан рассказывал про Харольда. Они общались всего раз, когда префект хотел заключить перемирие с Матайесом за год до его смерти. Вы же знаете нашего наставника. У него дурак на дураке, но о Харольде он отзывался с уважением.
– То есть вы считаете, что за происходящее отвечает Харольд? – спросил Кеннет.
– Да брось, – махнул рукой Прокл. – Это невозможно. Одному человеку это не под силу.
– Скорее всего, он действует не один. Мы не знаем его союзников.
– Иногда людям или событиям приписывают такие необычайные свойства, что в их существование трудно поверить, – сказал Прокл. – И только спустя десятилетия люди убеждаются, что сказанное являлось чистейшей правдой.
– Слишком сложно, – сказал Гунн.
– Невыносимо, – поддержал Протей.
– Ты любишь зайти издалека, – сказал Анион и взглянул на Стиракса. – Но учти, твои соратники, и я в их числе, умом не блещут.
Прокл разломил краюху хлеба и передал Протею.
– Думаю, что Аттал обратился к людям, которые выше законов и народов. Слышали про Дориамида из Килоса?
– Нет, – Стиракс зевнул.
– Какой-нибудь очередной свихнувшийся киник в бочке3, – процедил Протей. – Стоит человеку выкинуть фокус, как все им начинают интересоваться. Так чем знаменит твой Дориамид?
– Ничем. Квесторы в Риме до сих пор спорят: жил ли он на самом деле. Именно он в своей книге отразил понятие власти над властью.
– И к чему нам эти сведения?
– Я всего-то хотел сказать, что даже властители алеманнов и римлян иногда спрашивают совета у небес. И я говорю не про Вотана и Митру.
Анион кивнул.
– Я понял, о чём речь. Ты про этфириадов?
– Да, я часто слышал про племя северян с гербом в виде снежной гидры, – сказал Прокл. – Думаю, эмблема на подсумке обозначает не дерево, а гидру.
– Хочешь сказать, сокол принадлежит им? – скептически поинтересовался Протей. – Неведомым людям с севера?
Прокл пожал плечами. Анион оживился.
– Я слышал о некой стране, занесённой снегами, – сказал он. – Там короткое лето, а земля способна подарить только место упокоения усопшим – и то в снегу. Люди не приходили в тот край – они зародились там, в чистом хаосе. Сражаясь со стихией и пребывая в вечном напряжении, они стали умнее нас. Их головы вытянулись, а тела закалились. Едва они нашли способ обуздать стихию, как им пришла мысль завоевать соседей. Но после череды сражений они поняли, что война – слишком мелко. Для господства над сушей и морем они взяли за основу имперский принцип – разделяй и властвуй…
