Македонец также думал, что Матайес лишь пытался отомстить, а идея независимости была оправданием для глупцов. Филипп на всю жизнь запомнил слова Кустодиана о том, что алеманны сражались с помощью подпольных и подковёрных интриг. Они уже забыли, как биться с римлянами на равных, забыли, что могут получить по лбу.
Спартанец говорил, что достаточно крепкой оплеухи, дабы превратить воинство Аттала в прах: «Они не скоро оправятся, а когда придут в себя, то посетуют на несправедливости мира и снова начнут собирать силы для нового нападения со спины». Иногда Филипп сравнивал алеманнов с сикариями9, хотя понимал, что отчасти сам был таким же.
В размышлениях легат вышел на тропу, ведя за собой легион.
Тишину леса разорвал марш тысяч калиг и конских копыт. Слышалось редкое щебетание птиц, стучали дятлы. Трибун Лонг предупреждал, что путь через лес замедлит движение легиона на сутки. К тому же возле массильского леса часто хозяйничали банды. Особо дерзкие могли посягнуть и на обоз в растянувшемся хвосте легиона.
Филипп объяснял своё решение нежеланием вступать в бой с алеманнской кавалерией, которая, по сообщениям разведки, уже вторую неделю бесчинствовала на массильском тракте. Легат посчитал, что при этом раскладе возможен только обходной путь через лес. Трибун напомнил, что на лесных тропах даже одна засада может стать непосильной оборонительной задачей. Но Филипп упорно вёл легион через лес.
Спустя пять часов марша к легиону присоединились эквиты, которые сообщили, что тропа через пару миль завалена лесом. Лонг сразу предположил засаду, однако Филипп неуклонно вёл легион к цели. Он оправдывался тем, что Эпихариду срочно нужна помощь и времени на обход нет.
Они дошли до места, которое описывали лазутчики. Путь завалили деревьями, причём явно с определённой целью. За искусственной лесной запрудой змейкой вилась тропка, уходя в глубокую чащу, где кроны деревьев почти не пропускали солнечный свет. Лес был настолько густым и непроходимым, что видимость ограничивалась десятью-пятнадцатью локтями.
Македонец спасовал и остановился. Подобные ловушки часто ставили пикты в Британии, как рассказывал Кустодиан. Филипп жестами приказал легиону занять боевое положение. Легат призвал к тишине, однако кони беспокойно фыркали и ржали. Эквиты вложили в луки стрелы, легионеры обнажили мечи.
В ожидании нападения они простояли четверть часа. Филипп кивнул горнисту и позвал за собой имагинифера. Едва музыкант приложился к горну, как его кадык перебило камнем. Засвистели стрелы и пращи, а из лесных дебрей вышли воины в шлемах с петушиными крыльями. Камни выбивали эквитов из седел, разили легионеров. Римляне прикрывались щитами, но поток ударов лишь усиливался, словно боги в назидание наслали град из камней. Перепуганные кони не слушали команд и срывались с мест, внося ещё большую сумятицу.
Гладкие камешки, выпущенные из пращи, с удивительной точностью попадали легионерам в глаза и незащищенные части тела. На деревьях прятались лазутчики, словно дикие саксы. Они швыряли в легионеров внушительные булыжники.
Увидев бессилие легата, Лонг приказал выставить заслон из скутумов и развернуться лицом к угрозе. Обстрел прекратился, и легион с двух сторон зажали в тиски орущие галльские пехотинцы. Числом галлы превосходили легионеров. Особо ловкие бойцы арканами вытаскивали римлян из строя и безжалостно добивали.
