Я такая смелая за спиной папы, неожиданно струхнула по-взрослому.
Какой же страшный этот Серпень, какой он необычный и пугающий.
— А что, Вольха, давай породнимся. Лагода не хочет кроватку мне согреть?
Оторвал от меня взгляд и опять на лице появилась жуткая, хищная ухмылка.
— Не хочет, — спокойно ответил папа.
— С какого хрена ты притащил её сюда, прямо мне под нос, красивую такую? Ещё и папочкой назвался…
— Заткнись, — рявкнул Святодар. — Роднее Лагоды у меня нет никого.
— Ну, это понятно, — Серпень начал отходить назад, потому что я прямо физически почувствовала, как звереет мой папа.
Если честно, только один раз, я видела его в настоящем гневе. Неизвестно кто тогда больше испугался: провинившиеся работники или я, которая стала случайной свидетельницей того разгона.
— Не получится у нас по-хорошему, Серпень. Предприятие, на котором вы сидите, мне принадлежало и будет принадлежать. Я вас затравлю. Вы у меня выть начнёте, твари. Шакалы, пришли и думаете, что мы вам не ответим.
— Вольха, немного ли ты себе позволяешь? — пробасил здоровый мужик за спиной Серпеня. — Ты хоть понимаешь, кто перед тобой стоит?
— Волчара позорный, — усмехнулся Фёдор Андреевич.
— Война так война, — Серпень подмигнул мне. — Давай Лагодка, мякотку свою кому попало не отдавай, а то я тебя грохну.
— Не сможешь, — усмехнулся папа.
— Много говоришь, Вольха. Лагода, далеко не уезжай.
Серпень махнул мне рукой.
Они отворачивались и медленно уходили. Никто не препятствовал. Последним уходил долговязый мужик, которого назвали Девять.
Даже когда они исчезли, в воздухе остался яркий запах леса и мёда.
— Они только тявкать умеют, — сказал Фёдор Андреевич, хмурился. Дети как один на него все похожи, что Мими и Толя, младшие, что куча старших.
— Но ты посмотри, а в дом к нам входят, рожи свои показывают, — сказал ещё один сосед.
— Перебить их всех.
— Ох, не ошибиться бы, други, — папа провёл ладонью по своему лицу. — Опасный это народец, говорят одно, думают, другое, путают на третьем, а что делают, не уловишь.
— Но у нас есть ты, — посмеялся Фёдор Андреевич, похлопал папу по плечу. — Ты их как облупленных знаешь.
— Поэтому постараюсь ошибки не совершить. Собирайте наших, к девочкам охрану приставьте, — спокойно сказал папа.
Почему страшно и в то же время невероятно волнующе? Мне нравился накал страстей. Не хотелось спрятаться, а наоборот желательно оказаться в гуще событий.
Вот я побывала, мне понравилось. Очень интересно кто кого.
— Лагодка, пойдёшь ли пострелять? — спросил папа с улыбкой, как будто не было только что никаких бандитских разборок.
— Нет, пап, я хочу порисовать.
— Только не голодай, кожа да кости.
— Неправда, — надулась я.
Папа, с усмешкой, поцеловал в макушку и отпустил.
Относительно Мими и Толика я конечно тощая, относительно балерин – не в форме.
****
Моя комната в папином особняке располагалась над гаражом и центральным входом. Её никто не захотел брать, подсунули мне. Словно меня волновал шум. Наоборот, я всегда видела кто приехал, жизнь нашего дома как на ладони. И дорогу, через которую перейдя, можно спуститься к ручью, тоже видно из моего окна.
Ещё я не всегда по вечерам включала свет в комнате. Когда открыты окна, часть комнаты заливал холодным светом фонарь с улицы. Не мои предпочтения в стиле и оформлении выполнены в этой спальне, я бы в жизни не выбрала такие яркие, кричащие краски для стен. Жёлтенькое, ярко-розовенькое. Будто я девочка шести лет. Ну, может папа меня такой и воспринимал.
