Алфавит грешника. Часть 1. Женщина, тюрьма и воля - страница 15

«И покуда гром не грянет…»

И покуда гром не грянет

Неизбежный, страшный, тот,

Кто в глаза мои заглянет,

Дорогою назовёт?

Ты ушёл, не обернувшись,

Как всегда ломая бровь,

Мой кумир ночей минувших,

Неизбывная любовь.

Чем тебя я обделила,

Что тебе не додала,

Родненький, хороший, милый,

Сердце выжегший дотла.

А ведь ты меня с собою

Уносил в такую высь,

Где мы клятвой гробовою,

Вечной жизнью поклялись.

Побожились словом сладким

Быть, как крылья соловья,

Нас венчавшего украдкой

У тенистого ручья.

Так скажи же, что случилось,

Всё исправлю, лишь бы знать,

Чтобы грозный гнев на милость

Смог ко мне ты поменять,

Иль яснее и доступней

Станет сердцу моему:

Почему клятвопреступник

Мне достался, почему.

И покуда гром не грянет,

Неизбежный, страшный тот,

Кто теперь в глаза заглянет,

Дорогою назовёт?

«Иван-чай отцвёл, иссеклась пыльца…»

Иван-чай отцвёл, иссеклась пыльца

В силу замысла изначального:

На руке твоей нет давно кольца

От меня тебе обручального.

Хоть уже бела голова в висках,

Между рёбер бес рвёт и мечется,

Каково лежать одному впотьмах

Без подруги и без советчицы?

Если некому разбудить-согреть,

Перекинуться словом лакомым,

Значит, испытать мне, что было, впредь

Не удастся больше по-всякому.

Поменялась жизнь, как змеи покров,

Но не постройнеть и не вырасти:

Осень за окном, гиблый дым костров,

Вязкий холодок пьяной сырости.

Вот и видится поутру подчас:

Для меня, тобой обойдённого,

Каждый божий день, как последний час

Без вины на смерть осуждённого.

Что опять один, далеко в глуши

Исстрадавшийся, покалеченный

Словом каверзным, бившим в центр души,

Словно катанною картечиной.

Выпал жребий мне этот невзначай

Или было так и загадано:

Иссеклась пыльца, высох иван-чай

И среди ночи тянет ладаном.

«Игру открыл Всевышний красным…»

Игру открыл Всевышний красным

Под шум винтов и гул мортир

В десятых, сытых и ужасных,

Спешивших переделать мир.

Где с прошлым рвётся связь любая,

И где страна моя, в запой

В двадцатых звёзды зажигая,

Себя почувствует звездой.

Тогда как черными мастями

Партнёру дьявол отвечал,

Да так, что и поныне с нами

Его пленительный оскал.

Чьи сотни служек вороватых

Трещат с экранов голубых

О неизбежности тридцатых

В преддверии сороковых,

Привычно и невозмутимо

Столбя в сознанье миф пустой

О видах оттепели мнимой

И достижениях в застой.

А игрокам всё было мало.

И вот полезли джокера:

Сначала меченый с беспалым,

За ними – фраер из двора.

Чтоб нахлебавшись правдой вдосталь,

Свободы ощущая близь,

Мы обманулись в девяностых

И в нулевые продались.

Не зная, кто же – бог иль дьявол,

В азарте, распаляя нрав,

Страну мою на кон поставил

И просто сбросил, проиграв.

Как и не скажешь сразу, сходу,

Что нам увидеть предстоит,

Пока к намеченному году

Век двадцать первый семенит.

«Иду – нагой в бахилах ледяных…»

Иду – нагой в бахилах ледяных.

Шагнул, как под софиты на премьере.

Меж ангелов зелёных, голубых

Лёг и почил, на срок, по крайней мере.

За что мне это? Вроде жил в чести,

Без бед и ссор с подругой неразлучной,

На всё готов, хоть коз её пасти,

Но тут врачи с их мнением научным.

Прощай, страна лакеев и вельмож,

Дел героических и путанного взора,

Ложусь под скальпель, а случится – нож,

Ведь сколько раз страдал от перебора.

Хотя на стол – не грудью на рожон.

Тем паче – санитарки помогли мне:

Обрит, уколот и перекрещён

Иконкой со святым Николой Зимним.

И вот вошёл в бахилах ледяных.

Шагнул, как под софиты на премьере.

Меж ангелов зелёных, голубых

Лёг и почил, на срок, по крайней мере.

Назад Вперед

Алфавит грешника. Часть 1. Женщина, тюрьма и воля - страница 15

Похожие книги