– Бери.
– Не хочу.
– Ты сама жаловалась на голод.
– Да, голодна, но обманный хлеб есть не буду!
– Как так обманный?
– Вы не работаете, а попрошайничаете.
– А учить вечной жизни, ты думаешь, не работа?
– Нет, не работа, нет никакой вечной жизни, нам говорили, – отрезала голова и опять отвернулась.
– И я говорю. А тому, кто у вас говорит, хлеб дают?
– Им зарплату дают за работу.
– Их награждают за то, что они отговаривают от вечной жизни? Им дают хлеб за то, что они вам советуют жить, а потом – умирать. Я учу жить, а они убивают. Что лучше?
– Лучше они. Они учат истории и математике, например, и другим настоящим вещам, а вы учите фальши. Фи, вечная жизнь…
– А зачем тебе математика и история, если не для того, чтобы вечно жить? Или ты непохожая на других и желаешь, прожив, умереть? Хочешь смерти?
– Нет… – Голова чуть смутилась. – Я, например, когда вырасту… ну, скажем, выстрою дом, люди будут в нём жить и меня вспоминать.
– А если выстроишь два дома, будут ли вспоминать тебя лучше?
– Да, будут. Конечно!
– А если сто домов?
– Сто домов я не выстрою. Очень много.
– Ты слабая и ленивая, – заключил безымянный. – Сто домов ты не выстроишь, потому что ты чувствуешь, что потребуется усердно трудиться, а тебе хочется лишний раз сбегать в кино и поесть сладостей. Ты вообще бы хотела лишь бегать в кино и есть сладости, или вечно в Артеке у моря позёвывать, но тебя учат, что, кроме этого, нужно выстроить пару домов, и тебе хорошо, потому что работы так мало. Я учу по другому. Жизнь вечную приближают земными делами, и сто домов выстроить мало. Душу нужно трудить, а не руки. Нужно в душе миллион домов выстроить. Ты стремишься не верить, чтоб не трудиться так много в душе. В вашей школе ленивые учат ленивых, а мёртвые мёртвых.
– А… а у нас с детьми так не разговаривают! – ляпнула голова. – Я… Не хочу слушать про мёртвых! Я ещё маленькая.
– И будь маленькая, если нравится, – произнёс безымянный и обратился к другой Вике, без головы. – А ты хочешь быть вечной?
Та потянулась вдруг к небу руками, точно взлетая, но шлёпнулась, вновь, трепеща, поднялась и в кружении заметалась, ища телом выси; кажется, что мелькали порой серебристые крылья, так были плавны и жаждали высоты её руки; стало угадываться лицо, вдохновенное и прекрасное, вихрь волос захлестнул вдруг его, обозначив и выявив совершенно. Новая девочка вдруг упала без сил, а потом поднялась со слезами в глазах, необычно глубоких и новых, знающих что-то важное, потому что ей хлопали и хвалили её поселяне, собравшиеся посмотреть удивительный танец. Ей даже дали монетки и попросили:
– Скажи что-нибудь, девочка! Ты заставила наши души летать, и нам хочется слышать твой голос. Так же он светел, как ты?
– Я знаю мало, добрые люди, – на незнакомом её до того языке Вика ответила, – и боюсь своей речью расстроить вас. – Затрепетав, она бросилась к безымянному и уткнулась лицом ему в грудь.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
