– Эй, запрыгивай, пока не тронулись, не зависай там! – Александр Владимирович Толстой, студент факультета медицинских наук, кричал своему товарищу из физмата.
– Момент, Саня, прихвачу только пару газет! А ну как в вагоне не найдется симпатичных мамзелей и всю дорогу мы станем унывать в буквы?
– Ну уж это вряд ли – добродушно рассмеялся Александр в ответ.
Мишка был заядлым донжуаном. Хотя особенной внешней привлекательности за ним и не наблюдалось – мощная фигура деревенского батрака, ярко контрастируя со странной для эдакого типажа образованностью, кружила дамам головы. Производя первое впечатление сельского парня, стоило лишь Мишке открыть рот и заговорить о сумасшедших двигателях Яковлева, приводящих в движение тяжелые конструкции, прозванные автомобилями, или о гиперболоидах Шухова, о логарифмах и интегралах – барышни таяли и быстро проходили все метаморфозы: от удивления до восхищения. Слишком уж выразителен был контраст! Слишком обманчиво первое впечатление… Ну, а уж помочь прекрасной особе перейти от удивления к симпатии, поигрывая мощными мускулами и взывая к животной части, не стоило опытному Мишке никаких трудов. Тут была его стихия!
Совсем другим был Александр Владимирович. Воспитанный в интеллигентном семействе Пелей, неизвестно в кого он вырос худым, долговязым юношей с высоким лбом, небрежно забранными назад соломенными волосами и рассеянным, мечтательным взглядом. Прячась под круглыми очками, глаза Александра светились какой-то неугасаемой внутренней работой, словно он пребывал и здесь и где-то еще, в царстве собственных идей и размышлений .
Поприветствовав студентов жесткими лакированными сидениями, поезд отошел от вокзала, выпуская в лазурное июньское небо густые, черные клубы. Московско-Нижегородская железная дорога мчала всех желающих на Всемирную Выставку. Ехали на свои, так что о первом классе не могло быть и речи. Чего уж там – не шла она и о втором. Зато было весело!
Народ, плотно набив вагон, пыхтел папиросами, поедал пироги, прикладывался к фляжкам с горячительным. Травили анекдоты. Седой мужичок с хитроватым прищуром, играл в шашки с соседом – грузным и каким-то расплывчатым мужиком, не по июньским погодам укутанным в шерстяную фуфайку. Старичок, словно стараясь отвлечь своего соперника, с чувством поигрывая интонациями травил анекдоты:
– Пошли как-то, значит, Пушкин и Лермонтов на бал. Сидят там, значит, и кушают арбузы.
– Арбузы? Че? – фуфайка поднял мутноватые глаза на старичка.
– Арбузы, да-да, арбузы! Так вот, съест Лермонтов ломоть, а корку подкладывает Пушкину. Ну, погрызли, погрызли, а потом Лермонтов такой и говорит: «Господа! Вы только посмотрите, какой Пушкин обжора! Вон сколько у него корок!»
В вагоне многие слушали. Головы оборачивались, посмотреть кто там рассказывает. Мелькали улыбки предвкушения.
– А Пушкин, значит, и отвечает: «Господа! Да вы гляньте, лучше какой обжора Лермонтов! Он даже и корки свои съел!»
Ехать в третьем классе было тесно, зато не скучно. Старичок всех обыгрывал в шашки.
– Что думаешь потом делать, как закончишь? На Урал? – Александр смотрел в окно.
Мерный стук колес, бескрайние пейзажи России настраивали на мечтательный лад. Хотелось смотреть вдаль не только бескрайних полей, стелившихся за окном поезда, но и в столь же бескрайнее, даст Бог, собственное будущее. Какое оно будет? Что там грядет? Решительно неизвестно!
