Вполне человеческие светлые глаза…
А потом гигантское щупальце, похожее на хвост в шерсти и сбившейся чешуе с заострённым наконечником, обвивает его тело восемь кругов, подхватывает и срывает вверх.
Я безнадёжно хватаю полу плаща, но его выдирают из моей руки. Что-то кричу. Теряю равновесие и опору, и падаю вниз. Боли уже не чувствую…
Удара тоже нет. Я лежу на мягком, сжимаю в руке своё одеяло. Лежу в полной темноте и пугаюсь, что опять лишилась зрения. Не могу понять, в каком я из миров. Больше ни один из них не кажется настоящим.
Нет, не так. Теперь оба выглядят настолько реальными, что я уже не могу их отличить. Где живу я, а что моя иллюзия?
Глаза привыкают к темноте, и я различаю тусклый свет луны, пробивающийся через полузакрытые шторы. По инерции встаю, включаю Дарта Вейдера, задёргиваю шторы плотнее. И долго сижу на кровати, глядя в пустоту.
Всё-таки есть у меня пресловутая мораль. Проклятье.
Я бы мечтал о том, чтобы девчонка не слышала, как я ору. Но боль затмила все мысли, и мне плевать. Будто тело медленно разрезают на куски, а мой крик выжигает последние остатки рассудка.
Мгновение назад я ещё помнил о ноже, спрятанном в голенище сапога… Помнил, пока не стал воющим зверем, зависшим над бездной. Всё, что угодно, лишь бы боль прекратилась!
Твою же мать…
Глава 8. Алиса узнаёт одиночество
На телефоне нет новых сообщений. На компе тоже.
Я очнулась ночью того же дня, в три после полуночи. Заснуть я больше не смогла и к утру вымотана до последнего предела. Сил нет, встаю с трудом. Впервые за долгое время в меня закрадывается желание послать всё к чертям и остаться дома.
Не трогаю ни штор, ни светильника. Заглатываю чай, который ждёт меня на положенном месте, вот только сахара в нём ни грамма. Морщусь и забываю расчесаться. Впрыгиваю во вчерашнюю одежду и, не глядя в зеркало, выхожу.
Вижу всю дорогу как в ускоренной перемотке некачественного кино – силуэты людей нечёткие, транспорт ходит с перебоями, я теряюсь крохотным серым пятном на фоне огромного серого ничто. Кино без сюжета, без режиссёра, а вместо актёров массовка. И я эта самая массовка. Главный герой на съёмки не явился…
Шаги не считаю. Эта маленькая дерзость, которую я могу себе позволить. Я упала за один день в обоих мирах – и теперь падать не так страшно. И закрыть глаза не так страшно. Но впервые очень одиноко.
Безликий ноябрьский вторник в одном из миров, где я живу. Быть может, они оба – плод моего больного воображения. А настоящая я застряла на больничной койке, пуская слюни на грязные серые простыни. Меня уже ничто не удивит.
– Алиса, доброе утро! – в кабинете меня встречает голос Алии Вадимовны раньше, чем она сама. Бодрый, деловой, псевдоуспешный. И мне вдруг кажется, что где-то в глубине он тоже очень одинокий.
– Доброе утро, – эхом откликаюсь я, заходя внутрь. С этого момента меня не покидает ощущение, что чего-то мучительно не хватает. Чего-то привычного, чего-то нужного и важного. Как будто дышится уже не так легко, как было прежде.
– У нас логисты зашиваются, очень просили дать им человека в помощь, – начинает она, стоит мне перешагнуть порог. Я застываю прямо в куртке, глядя на неё в упор. Уже понимаю, что она скажет и почему моё имя на этот раз обошлось без уменьшительно-противных суффиксов. – Я сказала, что пришлю тебя на эту неделю. Ты ведь не против?
Конечно, это не вопрос, а его дурацкая иллюзия. Когда она спросила меня об этом впервые, пару лет назад, я ещё тешила себя надеждой, что смогу отказаться. Тогда я влетела на долгую лекцию про ответственность, мою личную безалаберность и безынициативность, стремления и амбиции, которые она пытается привить мне из года в год. Алия Вадимовна решала мои амбиции без меня – раз уж мне так наплевать на карьеру – и видела меня на должности успешного логиста, а не жалкого делопроизводителя, на которой я застряла. Я должна стремиться к развитию, но мой возраст, мой образ жизни, моя легкомысленность не дают мне понять, что действительно важно в этой жизни. Поэтому она будет мягко подталкивать меня в нужном направлении, громко и унизительно ругаясь, если я буду слишком активно сопротивляться.
