Альманах «Истоки». Выпуск 16 - страница 20

Мёртвых героев. Ваче Мигранян… Или Щербаков, например… Или…

Куда теперь? К другому морю, к другой реке – в Ростов-на-Дону. Мучительно хотелось курить.

…А духов выкурить можно было совсем по-другому. Совсем. Зачем так спешить? Например, дождаться корректировщиков, и гаубицы накрыли бы этот дом. Или танкистов – в дом можно было с разгона въехать на танке… Или вызвать вертушки… Ну, теперь-то что… Щербаку уже всё равно. И сержанту Лопатину. Да и вообще – всем…

Так думал Гвоздик, сидя в воздушном катафалке где-то между Астраханью и Ростовом-на-Дону

…Внизу уже донские степи? Облака, тени облаков на земле, какие-то реки… Вдруг засинела мощная жила. Так это же Дон и есть!

Нескончаемые поля. На берегах – сёла, утопающие в зелёных садах…

Перед Ростовом-на-Дону лётчики снова проветривали грузовой отсек. Привет из Баграма. Дыхание смерти на ваши крыши, в ваши окна.

Мир вашему дому…

Через час уже снова летели, кажется, в Донецк. Или сначала в Элисту? Но, возможно, в Элисту прилетели ещё до Ростова-на-Дону…

Потом садились в других городах, – посадок было много. Кто-то поначалу даже вёл маршрутный лист, но потом этот штурман высадился, – остался вместе со своим двухсотым грузом, – а продолжить, подхватить перо так никто и не удосужился: зачем это?

Кому оно надо?..

Летели и ночью. Земля внизу светилась цепочками огней. Над большими городами стояли мутные облака света. Чёрная земля казалась бездонной, безмерной. Самолёт тяжело гудел, раздвигая тьму крыльями с пульсирующими ранами, бьющими багровым светом, – как будто внутри иссечённые свинцом и осколками тела ещё кровоточили…

…Этот полёт казался нескончаемым. Поэтому Гвоздик даже немного растерялся, когда остался наконец один на аэродроме, возле длинного деревянного ящика с корявыми синими буквами «Щербаков». Самолёт полетел дальше, и Гвоздик ощутил неодолимую, свинцовую тяжесть. До сих пор он лишь наблюдал, как со своим грузом уходили другие. Теперь это предстояло сделать ему. Он покосился на ящик, и ему вдруг почудилось, что никакого Щербакова внутри нет. Возможно, Гвоздик просто обкурился, и теперь видит дурной сон. Старший сержант Лопатин… Ведь настигнет же и его когда-то воспоминание о Щербаке? И Лопатину тоже захочется, чтобы этот ящик был доверху наполнен сухим афганским песком, а Щербаков был бы жив и хитро улыбался, морща облупленный нос…

Но зачем тогда его, Гвоздика, сюда прислали? И главное, как он согласился? Как мог он согласиться? Нужно было наотрез отказаться – как наотрез отказался он лететь с Сашкой Волчковым… Неужели это его наказание за тот отказ?.. Нет, но кому-то же надо было… Или всё же так сильно захотелось побывать дома?..

Гвоздик озирался, стоя на краю взлётной полосы. Рядом безмолвно стоял дощатый уродливый саркофаг. «Щербаков».

– Может, о нём забыли? Приняли самолёт – проводили, а зачем он приземлялся, как-то запамятовали. Гвоздик закурил. Выкурил сигарету, вторую, третью… Аэродром был пуст. То есть, здесь были конечно самолёты, – два или три. Был и вертолёт. У приземистого кирпичного здания стояла машина, – правда не грузовик, – всего лишь «уазик». Но людей нигде не было видно. Низко нависало серое небо, вдалеке мрачно зеленели какие-то деревья. Ветер трепал яркий флажок на металлической мачте. Гвоздик оглядывался, и ему по-настоящему было страшно. Здесь он никого не знал, кроме Щербакова…

…Щербакова хоронил военкомат. На похоронах был сам военком, был пожилой отставник, работавший в военкомате кем-то вроде сторожа. Ещё – несколько солдат, две любопытных бабки, случайный подросток… Дело в том, что Игорь Щербаков оказался детдомовцем, и пока он был жив, никто в полку даже не знал об этом. Так что похороны прошли спокойно. Никто не вздрогнул, не заголосил, когда Щербаков ткнулся в родную могилёвскую глину. Так и должны хоронить солдат – быстро, чётко, без лишнего шума и слёз. Потому-то детдомовцы – наилучший контингент для всех рискованных государственных затей…