Музыка стихла. Девушка замерла. Затем выпрямилась, поклонилась зрителям и удалилась за кулисы под шквал аплодисментов. Дальнейшие выступления показались Умэй еще более убогими, что были до этого.
Сразу после конца представления Умэй отправила Чжан Юна и Сяо Сяо к лавочкам за сладостями. Сама она планировала пробраться за кулисы и выразить талантливой актрисе свое восхищение. Сяо Сяо попыталась остановить ее, но Чжан Юн придержал служанку:
– Пусть идет. Сегодня пусть делает, что хочет.
Как и ожидалось, гримерные актеров совсем не охранялись. Умэй, несколько сконфуженная тем, какие неприличные вещи совершает, постучалась. Никто не ответил, и она осторожно отодвинула дверь в сторону. К ее счастью, гримерная пустовала: за исключением поразившей зал девушки, никого внутри не было. Умэй решительно вошла.
– Госпожа, – начала она, – простите мне эту вольность. Но я не могла не выразить вам свой восторг. Вашему таланту действительно сложно найти равный.
Умэй едва не свалилась прямо на брошенный у стены реквизит, когда девушка вдруг обернулась и заговорила с ней мужским голосом:
– Правда? Госпожа Шань действительно так считает? Тогда я счастлив!
Умэй сгорала от стыда при мысли, что она тайком пробралась в гримерную к мужчине, но ведь этот самый мужчина сейчас стоял перед ней в женском платье и не до конца стертым с лица гримом! Только воспитанное в ней с детства умение держать лицо позволило Умэй вернуть себе самообладание и спокойно ответить:
– Мы знакомы?
Юноша вздохнул так, будто был оскорблен до глубины души:
– Как же так! Я узнал тебя сразу, как только увидел среди зрителей, а ты даже сейчас… как ты можешь быть после этого моей невесткой?
Это окончательно выбило пол из-под ног Умэй.
– Кай… Младший господин Ли?!
Ли Кайсинь27, младший ребенок четы Ли, окунул полотенце в небольшой деревянный таз, выжал и стер с лица остатки грима. Он не мог похвастаться высоким ростом и широким размахом плеч. Худощавый, он был ростом едва ли выше Умэй. Черты лица его были мягкими, лишенными остроты и резкости. Ли Кайсинь остался таким же, каким Умэй запомнила его – теплым южным мальчиком, выращенным в любви и заботе среди сливовых рощ и не ведавшим холода родительского отчуждения.
– Господин Ли, почему вы здесь? – спросила Умэй.
– Эй, почему ты обращаешься ко мне так официально? Разве мы не прятались вместе от моего брата в сливовой роще и не ловили рыбок в пруду у Дворца?
– Мы уже давно не дети. Иное обращение теперь неуместно.
Кайсинь вздохнул почти обреченно, но с лица его не сходила простодушная улыбка.
– Я давно мечтаю стать актером. Не могу пойти в более приличное место – если кто-то узнает меня и расскажет брату, он ноги мне переломает. А здесь мне заявили, что мужчин у них хватает. Вот если бы девушка пришла – приняли бы с радостью. Ну и что мне оставалось?
– Вернуться во Дворец и усердно выполнять сыновий долг.
Кайсинь не ответил, лишь шире улыбнулся. Но весь его вид выражал уверенность, что сын он самый что ни на есть лучший, и долг свой выполняет, как надо. Ни отчитывать, ни уговаривать его вернуться в усадьбу Умэй не собиралась. Она распахнула дверь, когда с улицы донесся вопль ужаса.
Мгновенно оказавшись снаружи, она огляделась. Оглушительно крича и расталкивая друг друга, люди неслись прочь от лавки с тканями. Недолго думая, Умэй направилась туда. Боковым зрением она улавливала зеленые всполохи слева. Кайсинь следовал за ней. Вышел на люди в женском облачении. Что за бесстыдник!
