А он смог… Или почти смог. Просто у него закончились люди, и не хватило времени. У любого правителя всегда так – или заканчиваются люди или не хватает времени.
11
Высокие дубовые двери то и дело выхлопывали клубы пара, в который, как в парную, ныряли люди. По перрону, поблескивая инструментами, протопали музыканты – целый духовой оркестр. Встречать какого-нибудь припухшего со сна вождя.
Значит, скоро литерный, вокзал, как всегда, оцеплен, и каждого подозрительного лучше проверить на испуг.
От самой этой мысли разволновался чрезвычайно, а от волнения до глупости один шаг. Во что бы то ни стало, хотелось оглянуться, проверить след… и сразу посадить себе на хвост «наружника», который только и ждет, чтобы вцепиться мертвой хваткой.
Но устоял, сдержался – главное, не терять над собой контроль. По опыту знал: надо побыстрее войти в какую-нибудь роль. У каждого человека своя роль.
Вот – солдат, за плечом у него котомка. А этот, в кирзачах – колхозник, напротив – врач с печальными, усталыми глазами. А вот – инженер… у которого от работы за кульманом даже меняется осанка. И взгляд… Словно прицеливается этим своим взглядом.
Обращают внимание лишь на несоответствие. В таком случае, он – учитель, старый сутулый учитель истории, который сам эту историю и делал столько лет. Вот только учеников у него нет. А то рассказал бы им много чего интересного. Да за один только Брест-Литовск Ленина следовало казнить на лобном месте. Так бездарно отдать почти уже победу немцам и на полном серьезе считать это достижением. Не говоря о пройдохе Троцком, который поспешил превратить революцию в концессию. И весь мир в эту концессию поверил, и терпеливо ждал, когда Троцкий начнет возвращать долги. А Троцкий – им в ответ всемирную революцию, которая спишет все долги.
Так или примерно так делается история, о которой потом будут писать книги. Но, как сказал Достоевский: «Настоящая правда всегда неправдоподобна».
Где-то далеко минорно всхлипнул духовой оркестр – музыканты привычно настраивали инструменты. От мороза пальцы теряют чувствительность, и звуки получались с привизгом.
Ему даже на какой-то миг показалось, что это собираются встречать Его, только побежали не к тем дверям. И когда Он появится перед ними во всем своем величии, сразу забудут и про мороз, и про липнущие к металлу пальцы – заиграют, как никогда (лучшее вдохновение – страх) возвышенно и неповторимо, словно в последний раз.
А огромный брюхатый вокзал спал – дышал, ворочался, всхрапывал, под бдительным оком огромной колхозницы со снопом, которая взирала за всем этим великим переселением народов с потолка.
Иногда в ее по-женски всепонимающих глазах проступали недоумение и тоска, словно начинала догадываться, что это не кошмарный сон разума, а ее собственные дети, которые все едут и едут, сами не зная, куда и зачем. Но металлический голос диктора то и дело напоминал колхознице ее место, и она снова окаменевала на своем посту.
Через забитый до предела зал ожидания направился к большим буквам «кассы». От тяжелого духа толпы на миг почувствовал, что задыхается.
Сразу вспомнил Царицын и тысячи людей вот так же брошенных на произвол судьбы. Но тогда была все-таки война с накалом необузданных страстей. А сейчас – мир, порядок, люди сами строят свое будущее. Откуда же в нем взялось это щемящее чувство вины?
Даже отчего-то навернулись слезы.
