Думал-думал: жить нельзя – а раздумался: можно», – как говорил старообрядец Акинф Ложкин, который, словно знал какую-то тайну, которая делала его сильнее.
Зимой, правда, поймать рыбу не просто, так как, она спит. Почти вся семга скатывается к большой воде или остается зимовать «на ямах», которые надо знать. А чтобы рыба заметила блесну, её надо покрывать специальным светящимся фосфором.
И он делал такие блесны.
А чтобы не проваливаться в снег, надо надевать широкие лыжи, по следу которых будут терпеливо бежать волки, пока их не почувствуют собаки. Но он волков почувствует еще раньше и начнет незаметно замыкать круг, чтобы собаки и волки встретились, и от этой встречи его сучка Аза родила волкопса. И тогда у него будет всегда хорошая охота.
Так делали в горах его предки, и такой волкопес стоил десяти собак.
А еще с таким волкопсом можно смело бежать из любой ссылки. Лучшего друга для побега не найти. А потом он подарит этого волкопса знакомому шаману, который будет считать, что это он, Сосо, превратился в духа по имени, Амарок, чтобы спасти племя от весеннего голода. Как сделал в свой прошлый побег. Но в этой ссылке ему не везет, зря только мучает собак.
Словно волки научились читать его мысли и не хотят замыкать круг. А это значит, что весна в этом году в Курейке будет поздней, и время для побега будет упущено. Знать, не хочет дух Амарок отпускать его в 1917 год.
А ведь они с Распутиным встречались. Казалось бы, случайно.
Но друг Гурджиев сказал, что случайностей не бывает и заставил вспомнить все. И серо промозглый Невский, и крики извозчиков, и тень филера, который вел его уже давно – от самой квартиры Аллилуевых, в которой его настигла ночь. И сейчас он искал людное место, чтобы отделаться от филера, как от голодного пса.
У ресторана «Астория» было не протолкнуться. Бородатые швейцары с золотыми галунами с криками «Посторонись!» держали оборону. Не раздумывая, смахнул шапку и сквозь душистые дамские меха протиснулся в первые ряды.
Без шапки для филера его нет. Не за что зацепить взгляд. Да и опасаются филеры толпы, в которой все меняется быстрее, чем филер успевает сообразить и принять решение.
И сейчас главное – стать частью этой толпы, которая уже начинала раскачиваться и набирать силу, чтобы в следующий момент с криками: «Едет, едет… едет!» – хлынуть в образовавшийся просвет – навстречу этому «порочному праведнику, небесному распутнику, ангелодемону, спасительному погубителю, святому черту России» – как только тогда не называли Распутина, чтобы испугать и испугаться, сделать знаменем толпы, которая – страшная сила. А главное – слепая, которая не склонна подчиняться. В какой-то момент толпе может показаться, что она и есть власть. Выше царя и даже бога. В сущности, она и уничтожила Распутина, который отнял у нее бога.
И тогда Ленин отнял у толпы царя.
Причем, за его, Сталина, спиной, пока он на фронте спасал революцию от безумия свободы, а потом всю ночь напролет читал отчет о расследовании цареубийства (составленный генерал-лейтенантом М.К.Дитерихсом), о котором уже потрясенно гудел запад*.
До такого не додумался даже он, Coco, – единственный азиат, среди этих европейцев. А Ленин был на подъеме. Он бросал в толпу новые слова, которые ничего не значили, но оттого начинали значить еще больше, словно превращая их в заклинания, которых так не хватало, чтобы оправдать кровь.
