По прихожей рассыпаются брызги диодного света, заставляя меня жмуриться с непривычки. А когда я снова открываю глаза, из лёгких вырывается измученное: «Бля-а-адь».
Упрямый оленёнок и не думает сдаваться. Напротив, пускает в ход тяжёлую артиллерию: наполовину расстегнула кружевную майку, и теперь я вижу её сиськи. Они ещё красивее, чем я представлял: розовые и круглые, покрытые мурашками, соски напряжённые. А соски — это моя слабость. А соски Ни-ки — это слабость в кубе. Чем больше я на них глазею, тем сильнее во рту слюна собирается от того, как сильно я хочу коснуться их языком.
— Ты не передумал, Максим? — томно шепчет Ни-ка пока, не сводя с меня затуманенного голубого взгляда, продолжает один за другим расстёгивать крючки.
Она сказала «Максим», а я услышал «Трахни меня жёстко». Блядь, Капитан Америка ведь не Железный Человек.
Я дёргаю её к себе за руку и на лету ловлю ртом сосок. Почти как дрессированная собака — фрисби.
— Чёрт, чёрт, чёрт, — тихо постанывает Ни-ка, пока я глажу его языком.
Я бы тоже такое постонал, но у меня рот занят.
— Трахни меня, Кэп, — тянет она меня за волосы. Больно, между прочим, но сейчас мне даже нравится. — Здесь, у стенки.
Каждое её слово летит в цель. Чёртова Бэмби. Сексуальный снайпер. Выпустила обойму «Виагры» мне в трусы.
— Завтра ты пожалеешь, — я с сожалением выныриваю из кондитерской витрины, в которой мечтаю слечь с диабетом.
— Не пожалею.
Конечно, она пожалеет. А я себе не прощу, что воспользовался её пьяным состоянием. Путин и маме должен орден презентовать — «За российский вклад в американское воспитание». Поэтому я со вздохом взваливаю Бэмби на плечо и тащу в полумрак квартиры.
— Спальня где?
— Направо... Ой, то есть наоборот.
Прикинув, что наоборот — это налево, я толкаю светлую дверь и пинаю коленом выключатель. Постер «30 Seconds to Mars» на стене; большая кровать с розовым икеевским комплектом; висящие на спинке белый лифчик и красные кружевные стринги; усыпанный наклейками МакБук на тумбочке и куча цветных карандашей рядом. Примерно так я себе комнату оленёнка и представлял. Великолепный хаос.
Я аккуратно сваливаю Ни-ку на кровать и, сцепив зубы, отвожу глаза в сторону, потому что она начинает извиваться похотливым ужом. Прижимает ступню к моему колену и, перебирая пальчиками, покрытыми розовым лаком, тянет её вверх. Если она коснётся моей ширинки, жителя там разорвёт, как токсический кактус, а потому я перехватываю её ногу и, опустив на розовый йэттеваллмо (бельевой комплект «Икеа» — прим. автора), начинаю снимать с Бэмби джинсы.
Она с энтузиазмом помогает мне, поднимая бёдра, и теперь помимо того, чтобы на неё не смотреть, мне ещё нужно перестать дышать, потому что я чувствую запах её возбуждения.
В последний раз с тоской и слюной взглянув на сладкую тройку и прикинув, что под полупрозрачным кружевом у Бэмби, похоже, скрывается идеальная бразильская эпиляция, я прошу прощения у ЭмДжея и накрываю эти сокровища одеялом. Блядь, теперь Бэмби моя стократная должница.
— Эй, ты чего? — обиженно тянет Ни-ка, высовывая веснушчатый нос из-под одеяла.
—Тебе нужно поспать. А мне нужно ехать.
Лицо подвыпившей соблазнительницы мгновенно сменяется маской фурии, и Ни-ка поднимается на локтях.
— И ты туда же, Кэп. Да что, мать вашу, со мной не так? Меня, может, зрение подводит, и на самом деле я уродина? Почему никто не хочет заниматься со мной сексом?
