– Бабушку на мякине не проведёшь! Я всё знаю! – громко говорит она, явно стараясь привлечь внимание родителей.
– О чём ты, ба? – едва держусь на ногах. Явки на гране провала.
– К подруге тебя проводит мальчик!
Едва удерживаюсь от хохота. Конечно же, меня проводит мальчик. Даже целых двое. Дядьки почти. Усатые-бородатые (ужасно красивые). О том, что «мальчики» не только провожать меня намерены, упоминать, конечно же, не стоит. Старушку незачем так волновать. А ещё мы планируем гулять допоздна. Но доморощенной миссис Марпл об этом ни за что не догадаться. Внутренне ликуя, накидываю куртку. Разворачиваюсь и гордо удаляюсь, показав за дверью язык.
Мы встречаемся в условленном месте. На площади Победы, между двух постаментов с танками. Всё необходимое ребята взяли с собой. Бутылка водки и несколько варёных сосисок в пакете, политых кетчупом. Выглядит натюрморт престранно: красное месиво и плавающие в нём формы, похожие на затонувшие подлодки. Пьём прямо из горла. Не верится, что несколько месяцев назад на моём счету был всего лишь неполный бокал шампанского, который перепал мне от родителей в канун Нового года.
Водка сметает все барьеры. Я расслабляюсь, я становлюсь уверенней. Язык мой заплетается, но это даже забавно. Он – как та сосиска, которой мне приходится закусывать. Парни смеются, их забавляет это зрелище. Кстати, закусывать я совершенно не умею. Я и пить-то не умею. Но с этим легче. Стоит сильно зажмуриться и перестать дышать. Доза проваливается в горло сама. Только не кашлять, иначе будет хуже. Отвратительная отдушка – как будто пьешь настойку из старых носков. Проще всего она забивается едой. Но ещё лучше – чем-нибудь жидким. И сладким. Запивать – молниеносно, чтобы заглушить мерзостный вкус. Просто, без изысков. Закуску же надо откусить, разжевать и проглотить. А эффект почти нулевой. Поэтому я предпочитаю запивать. Но парни о соке позабыли, а до ларька топать лень. Поэтому – сосиски. Я аккуратно достаю из пластикового пакета эти розовые, в потеках соуса дирижабли и осторожно, чтобы не обляпаться, засовываю их в рот. Парни заходятся беззвучным хохотом. Что здесь смешного, не пойму?
Город погружается в сумерки. Мы пробираемся по переулкам к Катькиному дому. Я не в силах назвать точный адрес. Но парни чудом поняли меня. В пункт назначения я всё же попаду. А, впрочем, все равно. Плевать. Плевать.
Рома заботливо несёт меня на руках, за что я награждаю его парой укусов. Когда настаёт очередь Ежа нести меня, он ласково предупреждает, чтобы я так больше не делала, но и его постигает та же участь. Мне ни капельки не стыдно. Это по любви. За один вечер меня носят на руках целых два парня! Ужасно приятно!
14
Рейс Южно-Сахалинск – Москва. Мне досталось место у прохода. Меня задевают руками, ногами, еще чем-то. Но я не замечаю этого. Плевать. На коленях лежит стопка чёрно-белых фотографий. Рома Крейзер подарил мне их на прощанье. В них – самое дорогое. Люди, с кем я хотела быть вместе, но вынуждена расстаться. Мои парни. С гитарами, в футболках с черепами, с кружками. На улице, в сквере, в парке. На Лёхином диване – он продавлен до пружин и вечно скрипит. Самые лучшие воспоминания. Я плачу. Тихо, чтобы никто не услышал. Просто даю слезам стекать вниз. Лицо мокрое, нос не дышит. Фотографии слипаются по краям. Мои попутчики, другие финалисты – из Холмска, из одной школы. Ученики той самой Шпиль. Они держатся кучкой: болтают, хохочут. Я в их компании лишняя. Я опять одна.
