Американские байки - страница 14



Байка 7. И не друг, и не враг

Неожиданно вокруг меня сбивается неплохая компания. Это Олеська – моя соседка по комнате. А ещё Ванька в очках. Он тоже с окраин. Из тундры.

– Слушай, у вас все плохо так? Совсем глухомань? – спрашиваю я у него.

– Почему глухомань? – удивляется Ванька.

– Ну, тындра же. Или как ты там называешь.

– Какая ещё «тындра»?! Тында! Город такой! – смеётся Ванька.

Вот я лопухнулась! Словила глухаря. Пойду помою уши.

К нам присоединяется блондин по имени Пашка. Он из Киева. Красавец. Влюбиться нет шансов, слишком крутой. Да и Андрей же в Хабаровске. Пашка появляется в основном по вечерам, у нас разные группы. Ещё с нами пара-тройка человек из разных городов – они то приходят, то уходят. Никому ни за что не догадаться, почему мы вместе. Мы ведь абсолютно разные. Но все до единого слушаем одинаковую музыку. Чёрная повязка и футболка с полусгнившим трупом помогают мне обрести друзей. Для взрослых я – злой подросток. Неконтактный. Так обычно называют. А для этих ребят я – человек.

– Наташ, а у тебя что из записей?

– Да вот, всё с собой притащила.

– Класс, обложки сама что ли рисовала?

– Ага.

– Фигасе! Ты талант!

Мне бы очень хотелось, чтоб мне дали здесь какое-нибудь прозвище. Что-нибудь серьёзное, крутое. Что-то связанное с рисунками или музлом. Или с характером. Простое и лёгкое, но в то же время мощное. Мята или Шварц. Или Рыжая. В детстве я, и правда, рыжая была. Это потом волосы цвет поменяли.

А, всё же, непонятный этот парень из Киева. Высокий, синеглазый. Светлые кудри смуглый. Красивый, даже смотреть страшно. Таскается со мной, развлекает. Зачем я ему сдалась – сама не пойму. Себя я считаю не очень красивой. И веду себя так, чтоб никто не подходил. Хмурюсь по привычке, чтобы лишний раз не расслаблять лицо. Основная цель – отпугивать людей. Чем ближе подпускаешь, тем больнее бывает. Пашка не боится меня. Таскает меня по всему кампусу и болтает без умолку. Мне нравится сжимать его большую, тёплую ладонь, пробираясь по аллеям вечером. Нас никто не видит.

Накануне отъезда кампус в истерике. Завтра мы окажемся в приёмных семьях, каждый в своей. Что это будут за люди? Семейная пара, куча детей? Престарелые хиппи? Старушка-одуван, разводчик карликовых собачек? И главный вопрос, который обсуждают из конца в конец – сколько русских в том штате, куда отправят каждого из нас? Как будто это на что-то влияет. Но всем кажется, что это облегчит их жизнь.

– Триста! В моём штате триста тысяч! – орёт толстая девчонка в прыщах.

– Вот счастье привалило, – бормочет парень, что стоит рядом. – Так тебя там и ждут.

– В Колорадо покачу. Колорадским жуком заделаюсь, – смеётся Ванька. Очки сверкают под коридорными лапмпами.

– Ну, Массачусетс – не самое худшее место, – ухмыляется Олеська. – Главное, чтобы не фанатики какие попались. Курить всё равно буду. Не запретят.

Я слышала их истории не по разу. Но нам немного боязно, а разговоры успокаивают.

– Я – в Пенсильванию, – говорю, и ребята понимающе кивают. Не Аляска, как у некоторых. И не Калифорния, но тоже вполне себе ничего. Сравнительно недалеко отсюда. Соседний штат. Если долго говорить слово «Пенсильвания», оно теряет смысл. Превращается в кашу из букв. Буквы, если брать по отдельности, совсем не такие страшные.

Вечером, после ужина Пашка увлекает меня в парк. Я чувствую его спокойное, как у большого зверя дыхание. Он шагает по тёплому, пропитавшемуся за день солнечным жаром асфальту, сворачивает на тропки меж кустов. Его поступь – мягкая, уверенная – отдается тихим шуршанием гравия. С нами его приятель, он тащится следом. Присутствие друга мне кажется лишним.