– Вождь ему приказывал… мол следи, но не смотри… а как это совершить?
– Не поняла…
– Они же вас сопровождали, Родя или Вито, ну а вождь тогда только тело твоё белое, да кожу бархатную… удержу ему не было, всё бы коснуться. Вот и приказ такой давал, коли что… знать, но глазом ни-ни.
Ну да, было такое. Он меня касался, изучал тело белое, у озера раздевал после жареного мяса… ага, значит, Роберт нас сопровождал, должен был в случае чего меня спасти от него же, но при этом взглянуть на моё тело не мог. Сложный приказ. А Фиса продолжала веселиться надо мной:
– Когда тебе плохо было, всяко приходилось, так вождь опосля их жизни учил, что видели… так готовы были глаза вырвать, мол видеть не видели тебя, знать не знают, а уж вождь-то умеет убедить!
И так кулачком махнула, что я вздрогнула, неужели на молекулы разбирал от ревности своих же? А Фиса окинула меня скептическим взглядом и изрекла:
– Я Родю тоже пытала, а он глазками повёл, звёздочки на небе посчитал, да извернулся, мол и не помню ничего… отшибло.
Тут уже я захохотала, и Фиса Роберта ревностью извела, тяжело же у вождя в услужении быть при такой жене. Успокоившись, я укоризненно спросила у Фисы:
– Неужели ты его действительно ко мне ревновала?
– А как ты думаешь? Как увижу у камеры, так он только на нас и смотрит, уже опосля сам признался… меня выглядывал.
Фиса смущённо опустила глаза, а я обняла её:
– Родя любит тебя, только тебя. Бедный, ему от вождя доставалось, а потом ещё ты, он же скоро ненавидеть меня будет…
– Умом тронулась! Ты для него… ты…
– Фиса! Я для него жена вождя, из этого и будем исходить.
– Куда?
– Что куда?
– Идтить-то куда будем?
И такой взгляд изобразила, что я ничего не смогла сказать.
– Родя однажды сказал… как увидел глаза Амира… он на тебя смотрел, жажда изводила, аж сам себе руки ломал, а смотрит на тебя и улыбается.
Она замолчала и коснулась моей руки, погладила робким движением, и только потом продолжила:
– Тогда, говорит, и поверил, что и ему черёд может прийти… душой познать, как это ироду счастье такое может случиться… из злобы да силы безмерной в любовь да ласку.
– Фиса… это вождь…
– А вождя-то кто заставил в это поверить? Кто словом не попрекнул за муки да страдания?
И неожиданно вернулась к сроку моей жизни:
– Неужто способ не изыщут минуточки твои растянуть? Не токмо вождь, ты вот боевиков-то и не знаешь, разве этих …великолепных, да и то не всех, а я глаза их видела, когда ты в гору-то ползла… людское это было, людское. Стояли строем, готовы были гору эту выровнять, только б ножки твои не топтались, да ручки не царапались.
Опять сверкнула смешинкой в глазах:
– Покудова вождь не возвернулся.
– Фиса, Амир себе руки ломал?
– А как… кто ж его окромя самого-то остановить сможет? Рина… ты об энтом мысли не держи, ирод он, боли ему нету… токмо твоя, так она страшнее будет, чем самому-то…
– Амир ребенком много боли…
– Так то уж и не помнит.
– Помнит.
Передо мной возникла картинка из сна: маленький Амир, которого раз за разом бьют копьем. И страшный хриплый смех ирода, он помнит свою боль.
– Потому и смотрел, каково тебе было… знает цену.
– И теперь Амир всегда будет об этом думать… моя боль не позволит ему любить меня. Моя боль и моя кровь. Безнадёжно.
Я встала и улеглась на постель, с головой прикрылась одеялом. Фиса пристроилась рядом, погладила меня ладошкой.
– Ты жди его, лебедушка, жди, возвернётся, смотришь и наладится.
