– Если вы и вправду согласитесь дать мне свой голос, – сказал Шай, глядя на лекаря, – я буду править по-другому.
– По-другому не значит лучше. Но я проголосую, – подтвердил лекарь. – Не только по той причине, что вы избавили город от того каменного нароста. И не только потому, что вы приятны моим глазам. Я попросту не хочу видеть Эрбуса во главе Аджхарапа. Акира же – особа непритязательная и ведомая. Уверяю, у вас есть и ее голос. А главное – вы в почете у жителей. Стало быть, избрание вас новым мэром – лишь дело времени и парочки формальностей.
– Дело какого времени?
– Недолгого. Выборы состоятся через семь дней.
Когда спустя еще два дня Шай окреп и впервые покинул покои Одвина, показавшись на публике, его встретили ликующими криками и овациями. Моряки, торговцы, нищие, корабельщики, дети и их родители, старики и счетоводы – все неистово хлопали патрицию, который опешил от такого, без преувеличения, теплого приема. «Шай! Шай! Шай!» – эти крики тонули в аплодисментах и радостных, заливистых возгласах. Даже Акира тихо хлопала в ладоши. Один только Эрбус, стоя поодаль от толпы, безмолвствовал, показательно сложив руки у себя на груди. «Шай! – голоса жителей не думали утихать. – Шая в мэры!»
Патриций стоял на лестнице дома Одвина и смущенно улыбался. Сотни восторженных глаз устремлялись в его сторону, заставляя Шая чувствовать непривычное стеснение. Он поймал себя на мысли, что ангалийцы Эрзальской долины никогда не купали его в овациях. В этом не было ничего удивительного. С древних времен в долине правила династия Лаплари, передавая власть над Гальтингом по наследству. Каждый новый патриций Эрзальской долины получал в свои руки этот город, точно приданое, причитающееся жениху от дома невесты. Законы требовали от ангалийцев послушания, почитания своего правителя, но вот заставить питать восхищение законы не могли. Сейчас, оглядывая толпу Аджхарапа с крыльца, Шай видел в глазах людей именно восхищение, за которое он дорого заплатил кровью. Не успели радостные возгласы чуть утихнуть, как из толпы донеслось очередное: «Шая в мэры!» – и вновь площадь утонула в гуле, заливистых свистах и аплодисментах.
Одвин растерянно смотрел то на горожан, то на патриция. Наконец он выставил ладонь впереди себя, призывая к тишине. Ее не пришлось ждать долго, и тогда лекарь сказал: «Мы с вами условились провести выборы. Они состоятся через несколько дней. На пост мэра Аджхарапа претендуют патриций Эрзальской долины Шай Лаплари и начальник городской стражи Эрбус Одноокий. По традиции мы поставим на площади два железных короба, куда каждый, достигший зрелости, волен будет опустить ясеневый жетон с гербом Аджхарапа. Подсчет голосов будет доверен Акире. Но прежде хочу спросить вас. Должны ли мы ждать и упражняться в подсчетах, когда всем ясно, что город уже сделал свой выбор?»
Толпа прервала его восторженными криками: «Шая в мэры! Шая в мэры!» – доносилось до Одвина со всех сторон. «По закону, – продолжил Одвин, стараясь перекричать толпу, – на голосовании каждый член синедриона обладает одной сотней голосов. Эрбус кандидат, сам за себя голосовать он не может. Должен вам сказать, что свои голоса мы с Акирой намерены отдать нашему герою, освободителю Арамея патрицию Шаю Лаплари. Перевес едва ли будет на стороне Эрбуса, если не только мы, но и вы намерены видеть патриция в мэрии Аджхарапа». Люди вновь зааплодировали: «Шая в мэры! Наш выбор – патриций Шай, освободитель Арамея!»
