– Шутишь? Не до смеху сейчас! Я во многом обязана Платону, а ты такое говоришь!
– Тем и обязана, что жива ещё, будь ты здесь, давно миру бы лишилась. А ведь ты одна из немногих, боюсь даже, последняя из эльфов.
– Молчи!..
– Тише! Ты разбудишь мать, ей и так досталось, – Жослен присел рядом с Эстель на кровать, и они оба задумались.
– Нет! Это немыслимо, – затаив дыхание, Эстель немного задумалась. – Не могу я так. Мне нужны ответы, – ещё некоторое время она сидела неподвижно. – Жослен, – всё так же недвижимо спросила она, – кто такие эти Сóроты?
– Днём они люди, люди, потерявшие себя. Они скупы и безжалостны, отвратительны, нет, они уже не люди, – переубедил себя Жослен, – они твари, ненасытные твари. Ночью они и вовсе отдаются Тьме, превращаясь с каждым разом всё в более и белее несокрушимую силу. Они потеряли свой вид, теперь они ничем не лучше кабанов. Грязные лохмотья и железные оковы – вот достойное их одеяние. Вот, кто они такие – Сороты. Свиньи помойные.
– Нечего больше говорить, нечего больше ждать.
– Хм… – Жослен закрыл глаза, – ты к ОНу?
– Эстель поцеловала брата в щёку в знак согласия и удалилась.
Эстель вновь окунулась в необъятную тишину леса. Теперь она знала, что лес таит в себе невероятную силу природы – опасную силу – силу, которая заставляет дрожать пред её мощью. Пройдя лес, Эстель остановилась в изумлении, взирая на прозрачную воду.
День был в разгаре. Солнце освещало макушки зелёных великанов, лёгкий ветерок, обдувая нежное тело Эстель, освежал её. Юное создание остановилось у самой воды. Эстель, недоумевая, смотрела вдаль.
– Что я там найду? – проронила она. – Зачем вообще я туда иду? Может, мага там нет… – Эстель расположилась на зелёном бугорке. – Страшно всё это, – затем она съёжилась и тихо запела. Потом остановилась, выпрямилась, и на её лице выступила безнадёжность. Эстель продолжила петь про себя и зажмурилась, а когда открыла глаза, еле удержалась от выступающих слёз и звонко, пронзительно, будто призывала самых отчаявшихся жить, будто задумала донести до всех свой голос и заставить прислушаться к нему, вновь запела:
Этот мир ещё не готов
Проснуться после вечных снов,
Чтоб его осветила зоря
И прошла бы вокруг алтаря.
Всё быстрее он рушится в ночь,
Ждёт того, кто сумел бы помочь,
Но этот мир ещё не готов
Очиститься от грехов,
Покрывает он снежной периной
То, что так далеко за равниной,
То, что время проносит с собой,
Что веками внушает нам боль.
В этом мире, ещё неготовом,
Столько мутного, но и святого!
Неужели не слышит никто
Эхо бездны над ликом его?!
Трещит он, как ветки в огне;
Он сгорает в адском костре…
Пробуждается он, и вновь
Проливается чья-то кровь!
Ну, зачем этот мир так жесток…
Я могла бы сплести венок
И пустить его по реке
За усопшую душу на дне…
Что же ты стоишь и молчишь!
Разве миром не дорожишь?
Встать на путь разгадки тайн
Посреди лесных окраин?
Тебе ли не знать всего?!
Ищешь счастье, а рядом… лишь зло!..
Последние строки призвали Эстель к чему-то ещё неведомому, но, обязательно, нужному… Закончив петь, она сорвалась с места и погрузилась в воду. Проплыла уже знакомыми ей тоннелями и оказалась в АТЛ.
Стояла возня. Люди носили кувшины с винами и корзины фруктов, гномы таскали дрова и обрабатывали камень, ребятишки играли в салочки. Воздух наполнялся жаром, повсюду кипела жизнь. Но в тени большого дуба, словно в отдалении всей обыденной суеты, утомлённый годами и озабоченный думами, отдыхал бородатый старик в белых одеждах; в правой руке он величественно держал посох, странно изогнутый и закруглённый на верхушке. Старец неугомонно твердил себе что-то под нос. Эстель оцепенела, задумалась, но всё же подошла к нему.
