– Без сообщников – это едва ли, – согласился Георгия.
– Естественно, – согласилась Люберцева.
Взгляд у нее уперся в настенные часы. Время топталось на месте.
– Короче, наглец, – продолжала она. – А наглость – второе счастье…
Поговорив на эту тему еще с полчаса, Люберцева вдруг спросила:
– Может в суд на него подать? – и уставилась в пол.
Лазовского передернуло при слове «суд». Одно дело иск. Другое – уголовное производство, до которого как до Китая, поскольку в том направлении даже конь не валялся.
– Надо бы мне восстановиться на работе, а там видно будет, – продолжила Марина. – Как вы на это смотрите, Георгий Михайлович?
– Вам решать, стоит ли обжаловать увольнение, – ответил Лазовский. – Я бы, допустим, не стал, потому что работать в таких условиях… С другой стороны, насколько я понимаю, вы уволились по собственному желанию. Не так ли?
– Он меня вынудил, я не сама…
– Вот я и думаю, есть смысл. В суде придется доказывать, так ли это было на самом деле. Такова судебная практика, так устроен закон. И все же, как бы то ни было, я готов вам помочь, Марина Аркадьевна.
***
В этот же день Лазовский отправился к Непрокину.
«Прежде всего, надо решить вопрос с невыплаченной зарплатой. Поймать гада в коридоре, прижать к стенке и высказать принародно всё, что накипело…»
Однако чем ближе он был к объекту неприязни, тем глуше и тупее становилось в душе. Стоит ли портить нервы из-за копеек?
Но стоило ему подойти к ЦГБ и взяться за ручку двери, как в груди опять зазвенело, и послышался голос доктора Люберцевой:
– Наглость – второе счастье!
Георгий оглянулся. Кругом пусто. Лишь на площадке стоит внедорожник Непрокина, да ворона орет в отдалении.
«Пара, – решил Георгий. – Потому что если откладывать, то это, считай, никогда…»
Георгий вошел в ЦГБ и побрел неспешно в сторону бухгалтерии, читая вывески на дверях. Оказалось, вместо старичка Саховского лечебную работу теперь курировал некто Самохвал. Георгий не помнил человека с такой фамилией, а когда вошел в кабинет, то увидел за столом молодого человека косматой наружности, лет двадцати с небольшим.
Оказалось, старика проводили на пенсию.
Лазовский развернулся, вышел из кабинета. Коридором, в окружении студентов, плыл в очках Непрокин.
– Всё ползаешь? – ощерился тот, завидев Лазовского.
– А ты всё паришь? – нашелся Георгий. – Кому почку?! А может, сердечко по сходной цене?!
Непрокин остолбенел. Однако быстро пришел в себя и принялся бормотать, глядя по сторонам:
– Чо ты несешь? Какие почки?
Мимо сновал народ, студенты во все глаза смотрели на Главного.
– У него не все дома… – Непрокин пытался улыбаться. Но улыбка не получилась – сверкнули клыки. Он развернулся и пошел в обратную сторону.
Лазовский ворчал вслед:
– Не платит, и он же еще гундит…
На шум из кабинета вышел Самохвал. Молодежь в халатах моментом сдуло.
– Что вам здесь надо?! – разинул рот Самохвал.
Однако Георгий не удостоил его ответом. Лишь смерил взглядом с головы до ног. И направился в бухгалтерию.
Непрокин тем временем влетел к себе в кабинет, сунулся в кресло, схватился за телефонную трубку и начал тыкать кнопки. И принялся говорить о случившемся происшествии, услышав знакомый голос. Собрал всё в кучу, а под конец потребовал срочных мер. Посадить обоих, Лазовского с Люберцевой. Особенно Люберцеву.
– За что? – изумился Брызгалов. – За хищение тряпок?
– Хотя бы и так!
– Ты меня удивляешь, Ильич.
