«И все-таки тебя попросила она?» – продолжил Джэфф.
«Да, – коротко ответил Роджер. – Пойми, ты мальчик, который растешь, – разъяснял Роджер, а Джэфф старался его не слушать. – Мы обеспокоены тем, что у тебя нет друзей, девушки, наконец». Роджер развёл руками, но быстро вернул их к рулю. Джэфф лишь опустил голову. Все правильно он говорил. Но что говорить то? «Я сам разберусь. Не стоит вмешиваться», – oтрезал Джэфф.
«Мы видели фото той девчонки у тебя над кроватью, как ее… кажись Кейси Джонс», – порывшись у себя в голове, сказал Роджер. «Отец!» – начал Джэфф, но Роджер его перебил:
«Если она тебе нравится, чего ты ждешь? Подкати к ней! Или как это у вас называется?»
Роджер снова ушел в раздумье. Джэфф горел от стыда.
«Покажи ей кто тут босс! – не успокаивался Роджер. – Ты – самец! Ты – хищник, который жаждет обуздать невинную самку!» «Хватит!» – завизжал Джэфф.
Но Роджер его не слушал:
«Подойди и скажи: красотка, поверь, я не такой как все. Ты даже не будешь успевать подумать обо мне, как я уже буду тут». Роджер подмигнул себе в зеркале заднего вида. Джэффа жарил стыд и срам.
«Твоя мать не только встречалась со мной из-за этого. Знаешь, какие чудеса я творил с ней в кровати?»
Джэфф запустил пальцы в шевелюру и закричал, чтобы не слышать этих слов.
Миша Колинс очнулся от бликов солнца, светящих ему прямо в глаза. Голова его была как колокол, по которому бьют молотом. Похмелье выдалось тяжелым. Он встал, покачнулся и упал на кровать, тряхнул голову и попытался встать ещё раз. Он поправил шапку на голове, которая сползла на глаза. С возвращением из Ирака, Миша никогда не снимал эту шапку. Он носил ее днем и ночью. Спал в ней, ел и, как некоторым казалось, даже мылся в ней. Никогда и никому не говорил Миша, почему да зачем он ее носит.
Миша оглядел комнату. Типичный притон, как ему казалось. И отчасти он был прав. В квартире стоял смрад алкоголя и сигарет, бутылки и пустые пачки валялись везде. На столе стояла недопитая до конца бутылка с водкой. Миша хорошо знал вкус водки. Со времен Ирака только этот вкус и был ему знаком. Для него это уже было, как сока попить. Он глушил боль, тоску, безысходность и воспоминания алкоголем и тютюном. Ему не нравилась такая перспектива, но другого, как ему казалось, решения он не видел.
Ужасное похмелье било по голове молотом.
«Сколько я выпил?» – подумал Миша, поправляя шапку (этот жест был таким же наработанным, как и поправление очков у Джэффа.). «Одну бутылку? Две?»
Этого он вспомнить не мог. Миша встал. Бутылки звонко покатились по полу. Мише было все равно. Он хотел сейчас только одного. Убрать этот молот, который бьет по его голове. Он двинулся к столу. Его взор трясло и качало из стороны в сторону. Все было в абсолютном тумане. По пути он наступил на бутылку, которая поехала из-под его ноги, и он рухнул на пол. Миша вставал очень долго, так как его экран растрясло ещё больше. И вот финиш. Он дошел к столу. Руки его трясло так, будто он всю ночь работал с отбойным молотком. Трясущимися руками Миша схватил бутылку и жадно стал заглатывать содержимое. Водка лилась по горлу Миши животворящим эликсиром, успокаивая молот. Бутылка опустела, и Миша кинул ее на пол. Он почувствовал легкость и приятное, теплое для него ощущение, когда этот эликсир растекается внутри, согревая все.
«Осталось лишь закурить», – пронеслось в голове у Миши, и он упал в кресло.
