Мы поспешили выйти из церкви за Учёным, но от того не осталось ни следа. Жители ближних домов, где обитали наиболее важные для Бога люди (имеющие власть и связи), и охрана на пепелище забора его не видели. Ученый остался в поселении.
– Найдем его, – сказал Леонид Семёнович, сел на корточки и зачем-то зачерпнул щепотку песка с земли.
– Че ты делаешь?
– Ищу его запах, – сказал Леонид Семёнович и лизнул горсть песка.
– А это зачем?
– Понятья… ТЬФУ! Не имею, – сказал он, сохраняя серьёзность на лице.
Поселение находилось у подножья склона и разрослось на пару десятков километров. Среди старых покосившихся изб стояли новенькие дома в европейских и японских стилях, которые были разделены широкой площадью, где располагался рынок. Свои палатки там раскрывали только приезжие, ведь никому из наших не разрешали торговать, ибо:
– Не сметь торговать со своими людьми! Только бесплатно, только бартер!
По причине такого наплыва неверующих вскоре был создан отряд особого назначения «Вайт Монашки». В число их задач входило: надоедать лавочникам и уговаривать присоединиться к пастве или в крайнем случае сделать скидку.
Мы проходили мимо мясной лавки и услышали следующий разговор:
– Сие творение не на клею, – сказала вайт-монашка. – Крылья даровал юноше Бог.
Упитанного вида мясник, заполнивший складками жира весь рыболовный стульчик, тянулся в пинте пива на прилавке. Второй рукой он отбивался от колбасы, которая свисала с потолка и лезла ему в глаз.
– А я те клей горю. Ать, ну да-ай, вещай.
– Каждый в пастве трогал эти крылья, – сказала монашка, вызвав у меня неприятную дрожь. Она нагнулась и прошептала: – Некоторые даже выдернули себе перышко, – и смущённо захихикала.
– А? – громко спросил мясник и опрокинул пинту, пролив пиво на прилавок. – Да… В пизду, – он выдохнул и складки его жира вылезли под подлокотниками стульчика. – Дай-ка.
– Вы что! Я не брала…
– Не гони. Не брала, не сказала бы. Хвастайся.
Монашка огляделась. Мы с Леонид Семеновичем прятались у прилавка с иконами, где постоянно собиралась толпа и скрывались от взора. Из рукава она достала тонкую прозрачную пластинку, в которой было моё детское перо. Мясник взял её, покрутил в руке, понюхал, зачем-то лизнул.
«Че вас все лизать тянет?»
– Ну, допустим? – сказал мясник.
– Что? – удивилась монашка.
– Ну, магическая эта штука. И че?
– Не магическая, а божественная. Магия – это ересь.
– Ну, тип да. Нах в стекло т?
Монашка хитро заулыбалась. Видимо понравилось ей, что кто-то спросил про это. А мясник рыгнул. Видимо переел. Он вернул перо.
– А это на всякий случай. Я, когда день плохой наступит, стеклышко разломаю, вот так, – и разломала. – Ой…
– И слиняла магия, – сказал мясник, расхохотавшись.
– Нет. Я его снова запрячу. У ангела душа большая и сила его никуда не денется.
– И скок она весит?
– Сила?
– Душа его.
– Как это?
– Ну, скок весит? Колбаcа от, – мясник взял весы с крюком и повесил на неё палку сервелата. – На те. Восемьсот грамм. А душа его в килограммах иль пудах?
– А… А его душа так больша, что её невозможно взвесить.
– Ясн, – мясник встал, взял тряпку и подошёл к стойке. – Вот, че те скажу. Чего взвесить нельзя, того не существует. Ты мясо будешь? Свежее. Ток повесил.
– Нет, – растерянно сказала вайт-монашка.
– Сздрысни тогда. Работать не даешь.
Вайт-монашка огляделась. Возле мясницкой лавки никого не было. Наши жители не интересовались вырезками или ребрышками. У большинства был свой скот, а остальные воровали у тех, у кого был свой скот.
