- Вот у меня кот есть. Он сейчас, правда, с мамой живёт. Когда маленький был, он обожал всё грызть, как и ты. Тапки мои грыз. Бумаги на столе в кабинете подчистую уничтожал. Цветы на подоконнике тоже. Даже обои на стенах... Когтями обдерёт, а потом тянет кусочки бумаги зубами до самого пола. Знаешь, как его зовут?
- А-а-а, - бормочет она.
- Борька, в честь соседа-алкоголика... Хотя тебе об этом ещё рано...
9. 9 глава
Ангел
Осторожно выглядываю из-за угла в комнату. Мне и послушать хочется очень, но увидеть - больше! Он полулежит на кровати рядом с дочкой. Она тоже лежит, на боку, лицом к нему. Пытается ухватить за нос, пальцами цепляется за его губы.
- Ну, что ж ты такая неласковая, а, котёнок? Девочки должны быть добрыми, нежными... как твоя мама. Давай, учить тебя буду...
Распрямляет ладошку и кладёт себе на щеку. Водит этой ладошкой, как будто Аленка гладит его. И, наверное, щетина на скулах Потёмкина щекотит её ручку, потому что ребёнок улыбается!
- Как же приятно, когда такая милая барышня гладит! Оч-чень приятно! Я буду, как кот мурлыкать! Мур-мур... Смеешься над стареньким одиноким дяденькой, да?
Это так трогательно. Нет других слов у меня. Просто с Алёнкой из мужчин только мой папа, ее дедушка, иногда общается. Но он - человек занятой, работа ответственная, должность... Он редко бывает у нас. Дочка не привыкла к мужскому обществу. А тут... ну, может, родная кровь чувствуется? Не знаю. Они так смотрятся рядом... Естественно. Никакого протеста у меня нет к этой картинке! И у дочки. И, похоже, у Потёмкина... Тоже нет...
- Скажи мне, котенок... Только честно скажи. Твоя мама любит подслушивать и подглядывать? Её за это не наказывали в детстве?
Ой, мамочки! Он понял, что я здесь уже давно стою. Выбегаю в комнату, цепляясь ногой за край коврика, застеленного в центре комнаты. И лечу практически к самой кровати, выставив вперёд руки.
- А-а-а!
Но удара о твёрдый пол не случается. А случается то, что я оказываюсь в объятиях Потёмкина. Полотенце с волос падает. Халат неприлично задирается, честно признаваясь перед мужчиной в отсутствии там, под ним, какого-либо белья. Рука, в поисках опоры, впечатывается ему в живот со всего маха! О-о-о, как же стыдно!
Он сдавленно стонет, но удерживает, не позволяя отстраниться или упасть.
А мои руки, теперь упирающиеся в его грудь, обтянутую тонким свитером, уже ощущают и тепло, и рельеф, и гулкое биение сердца. И руки помнить не могут, а я помню! Каждой клеточкой своего мозга помню, что это ОН! ОН со мной!
- Ангел, твой полёт был эпичен, - болезненно смеётся он. - Но в следующий раз не маши так интенсивно... крыльями!
- Простите, Богдан Романович, - выдыхаю я, покрываясь красными пятнами, как это всегда со мной бывает, от стыда. - Я не хотела...
Аленка напоминает о себе недовольным кряхтением - видит, что мать вернулась и требует внимания.
- Так, давай, покормим ребёнка и сами поедим, - говорит он.
Киваю. Отстраняюсь, одергивая длинный халат. Мне бы сейчас найти в своей сумке пижаму... Или хотя бы трусы, что ли... Но как при нем-то? Впрочем, в момент моего шикарного полёта он, наверное, разглядел всё на свете! Теперь-то чего стесняться?
Богдан ставит поднос с едой прямо на кровать. А я беру на руки дочку.
- Остыло всё, - снимает глубокие тарелки, которыми сверху накрыты плоские с вареной картошкой, котлетами, крупно порезанными огурцами и хлебом.
