Вот и прошли первые весенние дожди, и наступило очередное похолодание. Вовсю цвели дубы и холод был «дубовый». И если вначале возникла какая-то надежда на выздоровление, то с тяжелым серым небом пришло новое обострение. Александр Павлович перестал выезжать на своей каталке даже в коридор.
Это совпало с отъездом Аллы Борисовны – срочные дела потребовали ее присутствия в Москве. «Зачем? Что у нее там за дела, когда я здесь?» – Романцев стал раздражен и обидчив. Он пытался понять, почему это все с ним произошло. Кто виноват в том, что вся его жизнь пошла наперекосяк? И что дальше?
Обычно Алла приходила с утра и проводила с ним час-другой. Держала его за руку, что-то говорила. Романцев даже уставал от этих домогательств, от вечного ее «А ты помнишь?». Он помнил то, что считал нужным помнить, а эти фотографии, это видео из семейного архива, эти устные предания… – зачем они ему сейчас? И тем не менее, теперь он заскучал.
Маша металась между избалованной Ленкой и замкнувшемся в себе Романцевым. Дочь приходила в палату после обеда и всегда с наскока начинала кружить вокруг отца, ища недостатки в уходе.
– Почему простынь мятая?
– Елена Александровна, ваш отец беспокойно спал ночью. Весь искрутился.
– А ты что, всю ночь возле него проводишь?
– Конечно!
– Вот еще новости! Куда только мама смотрела! Я скажу Хофману…
– Я буду вам очень благодарна, Елена Александровна.
– Это почему еще?
– Устала я. Почти не отдыхаю.
– Это ваша работа!
– Да, конечно. Но, понимаете…
– А тут и нечего понимать! Работайте и не задавайте лишних вопросов!
– Хорошо.
– Что хорошо? Поменяйте белье!
Маша молча вышла из палаты. Романцев открыл глаза и долго в упор смотрел на дочь.
– Па, ты что? – Лена присела на Машин стул. – Тебе что-то надо?
– Где твой Дмитрий?
– Папа, папочка! Ты все вспомнил! – Лена взяла отца за руку. – Мы расстались с Димкой. Ой, как хорошо, что ты говоришь… Да, мы расстались. У него только бизнес на уме. Поляки эти, французы… Помнишь, ты так хотел, чтобы мы поженились. Ну и хорошо, что не успели! Я у него после всех его контрактов – на последнем месте.
Романцев приподнялся на кровати и схватил дочь за плечи.
– Ложь! Где твой Лжедмитрий?
– Кто? – Лена растерялась. – Лже-же-же…
С каждым словом он все сильнее ее сотрясал.
– Подлая изменница Марина! Ты осквернила Русь Лжедмитрием!
Маша вошла вовремя, с пакетом чистого белья. Она подлетела к Романцеву и разжала его руки. Тот рухнул на мятые белые подушки.
Лена отскочила в сторону.
– Ненормальный! Он чуть душу не вытряхнул из меня! Ты видела?
– Не надо так об отце. Он не в себе. – Маша присела рядом на кресло и взяла Романцева за руку.
– Опять не в себе? Всю весну был в себе, даже говорил разумно… что вы с ним опять сделали?
– Кризис. Так бывает, – медсестра сжала руку Александра Павловича и помазала ему виски и переносицу святым маслом от Луки Войно-Ясенецкого. – Ничего, это… это скоро пройдет. Я верю!
Романцев волком зыркнул на дочь из-под лохматых бровей.
– Изменница, – прошептал он и закрыл глаза.
Лена вздрогнула, открыла рот, но ничего не сказала. Наконец, она встала со стула и отступила к окну. Долго смотрела на улицу. Потом осторожно, с опаской поглядывая на отца, повернулась к сиделке.
