– Ты представляешь, Зин, сорвалось!
– Что так? Подсмотрел кто-нибудь?
– Да нет, – ответила Валентина, – хуже.
Заинтригованная соседка уставилась на Валентину, а та продолжила:
– Захожу я тут в тепличку – полить помидорчики, смотрю, а вокруг кустиков разлеглась в три кольца гадюка – и балдеет на солнышке да на тёплой земельке. Вот на такую ночью-то и сядешь! Так вот и накрылось наше мероприятие.
Но ничего, впереди было много ещё обновлений: новая баня, шикарный длинный стол во дворе – для обедов и ужинов в хорошую погоду, новый дровяник, большой красивый кирпичный мангал с крышей; удобная, роскошная деревянная скамейка с высокой спинкой – всё сделанное умелыми, неленивыми руками Николая. И так далее. Счёту обновлениям не было. Жизнь била ключом!
В сентябре, когда дачный сезон закрылся, они решили съездить к родственникам на Ангару. Столько лет собирались тайгу посмотреть. Сходили там на местный базар, купили две ладные, крепкие корзины, чтоб сходить по грибы – белых в ту осень было завались. Валентина смеялась, показывая корзины родне:
– Надо сходить в тайгу – обновить их!
Народу пошло за грибами несколько человек. Сибиряки напутствовали гостей, чтоб от коллектива не отрывались.
– Смотрите не заблудитесь, далеко не забирайтесь. Выходить из леса надо, чтоб солнце в лицо светило. Это будет правильное направление.
– Да не заблудимся, корни-то у нас деревенские, знаем, что к чему, – отвечали гости, а Валентина про себя смеялась: «Ну не на народе же тайгу обновлять».
Ушли – и пропали. Несколько раз ходили их искать, кричали, метки на деревья привязывали, чтоб по ним они нашли дорогу. На грузовой машине объезжали все окрестности, где можно было проехать. Искали в отчаянии несколько недель. Всё было без результата. Долго надеялись, что они где-то вышли у другого таёжного посёлка.
* * *
А весной на них наткнулся егерь. Высохший скелет мужчины сидел под деревом, прислонившись спиной к стволу, а женщина лежала рядом. Около них валялись помятые, растоптанные корзинки. Судя по поломанным рёбрам и снятым скальпам, они столкнулись с медведем.
Опознали их по одежде. Из кармана клетчатого пиджака Николая проросли кедровые орехи.
– Видно, заблудились они, бродили по тайге, питались орехами, а потом, на свою беду, с хозяином встретились, – сказал егерь.
– Вот и обновили корзинки, – сокрушались родственники.
Она была счастлива, дождалась – в ЗАГС. Ничего, что живот уже заметен. Главное, что распишутся – и она войдёт в круг московской интеллигентной семьи полноценным её членом (это она так думала). Ничего, что с таким скандалом? Ничего – привыкнут, куда денутся – внук на подходе.
Маша была сирота, воспитывала её бабушка. Жили они на окраине Москвы в рабочем районе – в затхлой коммунальной квартире в двухэтажном убогом строении с облупленной внутри и снаружи штукатуркой. Вся их пятнадцатиметровая комната была заставлена мебелью всех стилей и времён. Видно, собирали всё, что шло в руки: кто-то отдаст, где-то подберут.
Выделялся среди этого мебельного хлама один предмет – красивый резной буфет. Его отдали им родственники умершей старенькой соседки, когда разбирали после похорон её комнату. Родственникам было не под силу да и некуда переть этого красно-коричневого исполина-красавца. Буфет перетащили к себе при помощи трёх пьяниц, приведённых из ближайшей кандейки. Он стал предметом их с бабушкой особой гордости. Этим двум голодранкам стало казаться, что теперь их комната выглядит солидно и достойно и несёт в себе дух поколений и традиций. «И не от родни ли нашей он достался? Да-да, это же от дяди Семёна, который держал артель краснодеревщиков в Москве и жил на Пречистенке», – умильно фантазировали бабка с внучкой и с каждым годом всё сильнее в это верили.
