– Бодуэн, скажи мне, разве не зачал я благородного сына?
– Зачал, и подтверждение тому смотрит на меня голубыми глазами королевы из своей колыбели.
– Вы сейчас поклянетесь любить моего сына, все до одного, – заявил король, обводя присутствующих вызывающим, но при этом дружелюбным взглядом. – Он еще мал, но подрастет, обещаю вам, и будет вашим монархом.
– Он такой во всем и всегда, – негромко сообщила Анна, наблюдая, как сын пытается ручками дотянуться до медальона с гербом Капетингов на золотой цепи. – Хватает все, до чего может дотянуться, словно оно принадлежит ему по праву.
Генрих жестом подозвал к себе шурина и заставил его протянуть малышу палец. Тот выполнил приказ короля и в шутку заметил:
– Хваткий мальчишка. Своего не упустит. Вижу, нам придется остерегаться его, когда он вырастет.
– Ты окажешь своему подопечному уважение, которого он достоин, Бодуэн, – со смехом заявил король. – Смотри, как малыш ухватил тебя за палец! Из него вырастет могучий рыцарь.
– Конечно, я буду любить его, как собственного сына, – сказал граф Фландрский, посмотрев на короля. – И в этом даю тебе клятву. Младенец очень похож на тебя, Генрих.
Ладошка Анны скользнула в ладонь супруга. Они застыли, с любовью глядя на своего сына Филиппа, а ребенок беззаботно агукал…
– Я назвала его Филиппом, – наконец отважилась громко сказать королева.
Взоры всех присутствовавших устремились на нее, а потом переместились на короля в ожидании его реакции.
– Филипп? Этого имени в нашем роду еще не было. А почему бы и нет? Откуда оно? – спокойно отреагировал он.
– Это греческое имя и обозначает «любящий лошадей». А еще переводится как «увлекающийся верховой ездой».
– Что ж, это по-нашему – любить лошадей и верховую езду. Пусть будет так! Да здравствует Филипп I из рода Капетингов!
– Да здравствует Филипп I, будущий король франков! – дружно прозвучало в покоях, напугав малыша, и тот громко расплакался. – Долгих лет жизни наследнику!
– Младенца нужно кормить, поэтому прошу всех покинуть мою опочивальню, – тоном, не терпящим возражений, произнесла Анна и повернулась к ребенку.
– Я останусь, – сказал супруг, – и посмотрю, какой аппетит у моего сына.
Анна кивнула головой и, когда они остались втроем, приложила малыша к груди, который жадно ухватился губками за сосок и стал уверенно сосать.
Генрих довольно засмеялся, с любовью глядя на своего сына.
Когда няня забрала Филиппа и положила в колыбель, Анна и Генрих перешли в гостиную, которая находилась рядом с её покоями.
– Ты опять установила новые порядки? – спросил супругу король, борясь с улыбкой, которая так и норовила прогнать привычную угрюмость с его лица.
– Ты имеешь ввиду этот дурацкий обычай срываться от общества после родов в течение шести недель?
– Именно его.
– Знаешь, когда мне сказали об этом, я своим ушам не поверила. Вообще не понимаю, кто такое мог придумать! Женщина вынашивает ребенка, рожает, а у нее после родов его забирают, крестят, а новоиспечённая мать должна оставаться в своей спальне ещё полтора месяца, пока её не благословит и не «очистит» священник. И только после этого я могла вернуться к исполнению королевских обязанностей.
– Но ведь такое «очищение», как говорит церковь, необходимо после такого грязного процесса.
– Грязного?! – возмутилась Анна такому неверному определению того, что считала великим таинством природы. – Да, женщине приходится пройти через боль и кровь, но в результате в божий мир приходит новый человек. Что же в этом грязного? Впрочем, чему я удивляюсь. Латинская церковь своими догмами поставила многое с ног на голову. Грязь она считает святостью, а вшей «жемчужинами святости». Но вот рождение ребенка – грязным процессом. Ну не абсурд ли?
