Аномалии личности. Психологический подход - страница 62

Не беря множество возможных точек зрения и их оттенков, обозначим два основных направления. При одном (условно – «материалистическом») вручает «послание» экономическая формация, социальное бытие, культура, учителей внушение, начальников приказ, родителей завет, комбинации генов и прочее. Эта позиция представлена, особенно в отечественной психологии советского периода, как явно превалирующая.

Другое направление (условно – «идеалистическое») исходит из первенства идеи, слова, логоса, порядка. Практически на всем протяжении советского периода в отечественной психологии это направление могло быть представлено лишь как объект огульного осуждения. И одно подозрение в «идеализме» нередко служило основанием для политического доноса с соответствующими последствиями (вспомним высылку ученых на «философском пароходе», расстрел Г. Г. Шпета, лагерные сроки А. Ф Лосева и др.). Все советские годы «борьба с идеализмом» никогда не утихала и в психологии.

На этом фоне важно отметить, что наиболее выдающийся из отечественных психологов того времени – Л. С. Выготский, отдав дань материалистической позиции, выраженной в фаустовском «в начале было дело», в позднем периоде своего творчества все более склонялся к фундаментальной роли осмысленного слова, которое – этим он заканчивает «Мышление и речь» – «есть микрокосм человеческого сознания»[144].

То, что сознание, общение, аффекты в его поздних работах начинают занимать все более важное место, стало одной из внутренних причин его расхождения с ближайшим учеником и соратником – А. Н. Леонтьевым и созданной последним харьковской исследовательской группой. Один из ведущих участников этой группы П. Я. Гальперин так в частной беседе определял суть отличия: «Разница между нами и Выготским в том, что у него все совершается в сознании, а у нас в деятельности» (сообщение Н. Н. Нечаева автору от 03.12.11). А вот так вспоминал сам А. Н. Леонтьев: «1931–1932 гг.: рождается харьковская школа. Внутренняя расстановка в школе Выготского была драматична. Конфронтация двух линий на будущее. Моя линия: возвращение к исходным тезисам и разработка их в новом направлении. Исследование практического интеллекта (=Предметного действия). Известное место „Фауста“ Гете: дело не в этом. Общение – демиург сознания? Общение – демиург значения? Какая подпочва? Если не все дело в „деле“? Линия Выготского: аффективные тенденции, эмоции, чувства. Жизнь аффектов: отсюда поворот к Спинозе. Я: практика…»[145]

Основной ошибкой Леонтьев считал то, что для Выготского «практическая деятельность продолжала казаться чем-то, что только внешним образом зависит от сознания…»[146]. Этим определялось, по мнению А. Н. Леонтьева, что концепция Л. С. Выготского хоть и «была оригинальной, новой, но это новое оставалось внутри старого!»[147]. И этим старым и ошибочным был «словоцентризм системы»[148] вместо четкой ставки на «дело», которую Леонтьев тогда считал в отношении психологии «новой» линией.

При этом Леонтьев, конечно же, не игнорировал роль слова, но рассматривал его скорее как знак, порожденный делом (читай – деятельностью, шире – марксовым социальным бытием). В том же тексте ясно сформулировано: «В начале было дело (затем стало слово, и в этом все дело!)»[149]. Причем Выготский эту форму как будто бы вполне разделяет. Во всяком случае примерно так она дана в работе «Орудие и знак в развитии ребенка» (1930), но уже там проступает иной оттенок, нежели в решительным леонтьевском замыкании на деле: «Если в начале развития стоит дело, независимое от слова, то в конце его стоит слово, становящееся делом. Слово, делающее человека свободным»