– Здравствуй Небо. Здравствуй Море. Облака…, – беззвучно прошептал он, всецело проникаясь высотой своего положения в пространстве.
Присутствие на сцене неба и облаков подтвердилось через мгновение, когда медленно поднятые глаза описали полукруг.
Небо походило на мрачный фон к неудавшейся картине начинающего художника. Оно было
«написано» неуклюжими мазками, незаконченными, брошенными на полпути. Но в то же время, оно являлось цельным сочетанием различных оттенков черного цвета, если таковые конечно существуют в природе: черного, как тьма; черного, как мрак; черного, как страх; черного, как тоска; черного как зависть; черного, как ненависть…
Облака, хотя скорее тучи, зависали где-то на уровне головы, покрывая пространство над морем и медленно раздуваясь и сжимаясь, подобно мехам на гармони.
Полученная от органов зрения картинка радовала до безумия – под ногами обрыв в бездонную пропасть, за спиной сплошная каменная стена, без малейшего намека на горизонтальную поверхность. Ну и свежайший, вкуснейший, наполненный бодростью и озоном воздух, окружающий весь этот прелестный пейзаж.
«Никто мне не скажет, что я здесь делаю?», – просочилась мысль. Мозг, переваривая бредовость увиденного, пытался найти точку опоры, чтобы перевернуть не самый благорасположенный сейчас к нему мир. – «Или я сошел с ума, или я все-таки сплю. Что тебе снится, крейсер Аврора», – нервно перекосился ртом, не решаясь, оторвать руки, чтобы ущипнуть себя за что- нибудь и избавиться от пригрезившегося кошмара. – «Не может же это быть на самом деле! Как я мог здесь оказаться? Что было до этого?».
С силой зажмурившись, чтобы хоть как-то отгородиться от красоты природы, он попробовал из болтающейся в голове каши сложить нечто внятное. Клубы табачного дыма, сквозь которые мелькал белый силуэт с торчащими из-под густых черных волос кроличьими ушами, красивое женское лицо с горящими изумрудными глазами, перечерченное огромным топором и кривой саблей с витиеватым узором на клинке. Какой-то рыбный натюрель, окружающий яркое желтое пятно Луны, плавающее за резными стенками бокала. Красный зрачок турникета, сваренного из огромных копий. Странный вкус вина на губах, рассуждения по поводу материализации мыслей, искусные фигурки на разноцветных клетках огромной, занявшей весь мир доски, туманные предложения и безрассудное, его собственное поведение.
Глаза, содрогнувшись от увиденного, поспешили распахнуться.
«М-да… Это я рисанулся… гм. Нашел перед кем. Никогда не играйте с незнакомцем, даже в шахматы. Вот об этом никто не предупреждал. Не заговаривать предупреждали, а вот не играть… Думайте, думать Вы умеете. Похоже, этот господин переоценил мои способности к умственной деятельности. Партия началась „забавно“. И чёрт меня дернул. Чертовка точнее… Можно подумать я мог отказаться. Или мог? В любом случае», – он снова зажмурился, вспоминая разговор с неординарной личностью, – «поздно пить боржоми и прочие напитки. Мне обещали, что каждый ход будет много значить? Обещали. Ну, так получите, распишитесь».
Прятаться дальше за закрытыми глазами стало бессмысленным, потому что сложившаяся в мозгу мозаика, как и перспективы ее дальнейшего углубления, была пострашнее, чем вполне невинный ландшафт перед ними.
Только сейчас он обратил внимание на нелепость своей живописной позы распятого мученика: вжавшаяся всей поверхностью в камень спина, широко раскинутые руки, обнимающие скалу и ноги, с судорожно сведенными коленями, едва умещающиеся на пятачке.
