Его не остановят: нет сомнений,
Что к гениям себя причислит он.
О, бездари, вам имя – легион!
Тот – лекарь, тот – портной, а тот – электрик,
Тот – фармацевт, а тот – сантехник,
Тот – грузчик, этот – железнодорожник,
Тот – диспансера венерического кожник.
К профессиям своим, зачем-то вдруг,
Все стали добавлять «поэт» иль «драматург».
Но более всего любой старатель
Себе приписывает: «Я – писатель».
И как-то стало всё наоборот:
Забыв, что женщина имеет женский род,
Во имя, вероятно, политеса
У нас любая поэтесса
Официально заявляет: «Я – поэт».
И от таких поэтов белый свет
Так посерел, так поскучнел, стал тусклым.
В поэзию был вход всегда столь узким,
Что – парадокс – но лишь большим талантам
Туда был вход: писателям – Атлантам.
И всё же, почему толпой
Туда стремятся все? Да вот и мы с тобой,
Читатель, мы с тобой туда же…
Уверен я, тебя не зная даже,
Что руки твои тянутся к перу,
И ты на поэтическом пиру
Выискиваешь для себя местечко,
И трепыхается твоё сердечко…
Но я отвлёкся. Дионисий-старший
Был властью наделён монаршей.
Владея всем, одним лишь не владел —
Талантом поэтическим. Но дел
Рифмаческих бросать был не намерен.
Как все бездарности, он был уверен,
Что жаждет мир его стихов.
(Я знаю, Коновалов, ты – таков.
И ты – Метёлкин, да и ты – Зайчук.
Жуются, словно каучук,
Все ваши опусы. Полезных много дел,
Но вы печальный выбрали удел
Быть бездарем и отправлять в печать
То глупое, что должно бы молчать.
Но не о вас я). Дионисий-старший,
Две тысячи стихов создавший
(верней, что под стихами понимал),
Их Филоксену-критику читал.
И Филоксен – а он талантлив был, и музам
Служил, взаимным дорожа союзом —
Тирана выслушав стихи,
Так отвечал: «Стихи твои плохи.
Всё плохо в них: и рифма, и звучанье.
Прости, но твой удел – молчанье.
Брось, не пиши – за умного сойдёшь.
Но если это ты другим прочтёшь…»
И вот однажды – этот же вердикт
На новую поэму. Нервный тик
Мгновенно исказил лицо тирана.
– В каменоломню!!! – он вскричал.
– Как странно, —
Пожал плечами правдолюб. —
Зачем ты, Дионисий, зол и груб?
Ты двадцать написал плохих тетрадок,
А как судьбу мою решать – предельно краток.
Такую краткость – да в твои б стихи.
Но, повторяю, что стихи – плохи.
На рабский труд отправлен Филоксен:
В пещерах камни он выламывал из стен,
Потом он камни те тесал.
А Дионисий всё стихи писал.
По критику соскучился. Уж больно
Любил его за ум, хоть было больно,
Что тот не льстил ему в теченье многих лет.
Вдруг он одумался? И вот поэт
Измученный, больной, с иссохшими губами
Стоит перед тираном. Тот стихами
Своими упиваясь, всё сильней
Свой голос возвышает. И синей
Его лицо от страсти и экстаза.
Красны от напряженья оба глаза.
Со лба обильный льётся пот.
Он кончил и сказал: «Ну… вот…
Тебе поэма… Что ты скажешь? Только помни…»
– Да помню. Отправляй назад в каменоломни.
