От полученных на службе навыков по добыче пропитания в лесу сейчас особого толка не было. Какие растения тут съедобны он не представлял, а живность благоразумно держалась подальше, предпочитая свистеть и чирикать в густых кронах деревьев, откуда их хрен достанешь без чего-нибудь дальнобойного.
А ничего дальнобойного у него с собой и не было.
– Может, у тебя что-то полезное найдётся? – спросил Стриж у спящей, вспомнив о сумке.
Бутербродов там не будет, но может что-то вроде местного лембаса отыщется? В конце-концов, эльфы же тут обитают. Очень голодные эльфы.
В сумке при тщательном осмотре не обнаружилось ничего, кроме металлической шкатулки с изображением явно хищной птицы.
Справившись с незатейливой щеколдой, Лёха открыл крышку и разочарованно вздохнул: вместо чего-то дельного внутри, аккуратно разложенные по ячейкам, располагались ювелирные украшения. В отдельном отсеке лежали белые тканевые перчатки на женскую руку: наверное, их полагалось надевать, прежде чем начать перебирать побрякушки, дабы не залапать благородный металл.
– Женщины… – Стриж не сдержал ещё один разочарованный вздох. – Это ж додуматься: сбегать в лес, прихватив лишь ювелирку.
Поразмыслив, он всё же признал, что при наличии рядом поселений такой выбор имел смысл. Украшения лёгкие и, вероятно, ценные. Такие можно обменять и на припасы, и на лошадь, а может и на охрану.
Вот только ближайший магазин, готовый сменять золото на еду, неизвестно где, а есть хочется здесь и сейчас.
Вытряхнув на ладонь одну из побрякушек – что-то вроде медальона-пентаграммы, которые так любят таскать представители разного рода субкультур, – Лёха озадаченно нахмурился. Вещица была холодной. Не прохладной, как полагается металлу, а просто ледяной.
Он попытался скинуть странную побрякушку обратно в мешочек, но та будто намертво примёрзла к коже.
– Что за… – Стриж затряс рукой, стараясь сбросить проклятую цацку, но медальон продолжал охлаждаться, обжигая не хуже огня.
Хотелось орать от боли, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Тело скрутило судорогой, Лёха упал в траву и осознал, что не может даже пошевелиться.
Всё, что ему оставалось – с ужасом наблюдать, как медальон погружается в ладонь, словно нож в масло. А потом в уши врезался тот самый инфернальный звук, с которого началась атака на лагерь.
Перед тем, как сознание угасло, Стриж успел подумать о том, как бездарно завершилась его короткая вторая жизнь.
В этот раз тоже не было ни жемчужных врат, ни апостола Петра. Лёху трясли, как грушу, периодически отвешивая жгучие пощёчины.
– Деспиэрта, гринго![9] – в голосе Мии смешались тревога и злость.
С трудом разлепив внезапно ставшие тяжёлыми веки, Стриж убедился, что чёртов Галилей прав – Земля вертится. Причём под лихим углом и с бешеной скоростью. К счастью, приступ головокружения прошёл до того, как вестибулярный аппарат в союзе с желудком решили выразить протест подобным издевательствам.
– Да не тряси ты меня, женщина… – Лёха сбросил с плеч руки Мии и кое-как принял вертикальное положение. – Ох…
Встряхнувшись, словно вылезший из воды пёс, он оглядел свою ладонь и выругался: на ней красовалось изображение трижды клятого амулета. Золотые линии складывались в знакомый рисунок пентаграммы, а его качество вызвало бы зависть у любого тату-мастера.
И холод…
Стриж так не мёрз ночью, под непрекращающимся дождём, как сейчас, под припекающим солнышком.
