Мы молчали. Это был Урок. Пожалуй, самый сильный в нашей жизни.
– Ну, что молчите, губошлёпы вы мои глупые? Эх вы, судьи сопливые. Сказали б лучше: брось, Ванька, друг, того-этого, печалиться, да на будущее, смотри, дурачок, думай, что делаешь. Если вы простите – и вас простят. Поняли, хлопчики?..
Все облегчённо задвигались, зашумели, заулыбались. Весело глянул на товарищей «преступник» Ванька.
– Ну, вот и ладненько, того-этого. Петь давайте. Ну, «виновник торжества», сегодня ты будешь запевалой, выходи на класс!
И полилась песня, освобождённо и радостно, как будто увязали мы все в трясине, ртом воздух хватали, и вдруг нас спасли, отмыли, переодели в сухое…
На переменке Григорий Иванович в учительской решительно подошёл к коллеге (она же выполняла функции старшего завуча):
– Елизавета Максимовна, вы, конечно, того-этого, извините, я ведь без образования, педагог, можно сказать, никакой, но вот нехорошо как-то это всё. Детей ведь легко обозлить, а они ведь потом взрослыми станут…
Учительница удивлённо задрала густые мужские брови:
– Я, дорогой Григорий Иванович, всю жизнь в школе проработала. Имею только поощрения и благодарности. И, кстати, действительно, – высшее педагогическое (она сделала ударение) образование. И, смею вас уверить, отлично обойдусь без ваших непрофессиональных советов.
– Ну да, того-этого… – лицо учителя задёргалось. Он нервно переждал и решительно добавил:
– И всё-таки, скажу вам прямо, хоть вы и завуч, после такого я бы, будь моя воля, вас к детям и на пушечный выстрел не подпустил бы, да.
– Меня?! – превращаясь в «светофор», взвилась учительница. – Да это вас, извините за откровенность, если на то пошло, на десять выстрелов подпускать нельзя! «Того-этого!» – передразнила она. – От одного вашего дёрганья с ума сойти можно! Держим тут вас из жалости, между прочим! Ах, фронтовик, фронтовик!!! Да настоящие фронтовики – или калеки, или в могилах. А у вас только контузия, а туда же! Разобраться ещё надо, чем вы во время войны занимались. Может, пели по штабам, а?
Григорий Иванович согнул плечи, как от удара:
– Ну что ж, того-этого, уважаемая, вы уж простите, что я живой, и что с руками, с ногами. В могиле, оно, конечно, того-этого, почётней, да. Ну уж так сошлось… Нелепо для вас…
Он, накренившись как-то вбок, медленно вышел из учительской. Все загудели. С одной стороны, мужик он хороший, дети его любят, а с другой – с завучем спорить кому захочется?..
…Через неделю наш школьный хор торжественно отправлялся на смотр художественной самодеятельности. Мы были отменно подготовлены нашим Григорием Ивановичем и вернулись с полной победой: первым местом и почётной грамотой. Однако спустя несколько дней на педсовете Елизавета Максимовна решительно объявила:
– Администрация школы выражает благодарность учителю музыки и пения Островскому Григорию Ивановичу, но, однако (поймите нас правильно!), мы решили, Григорий Иванович, больше на смотры вас не посылать. А хоровой кружок будет вести молодой специалист, который с завтрашнего дня приступает к работе. Вам, Григорий Иванович, мы оставляем только «часы». Мы, конечно, все вас уважаем, но, извините, жизнь есть жизнь. Нам позвонили из… ну, вы понимаете, начальство, одним словом. И они правы! Что это за рожи, спрашивают, корчит ваш музыкант?! Ему большие люди грамоту вручают, а у него лицо, как у клоуна, дёргается. Так что, Григорий Иванович, для вас школа – школой, мы уже привыкли, а на люди, извините, незачем.
