Высказывание медиколога мне не понравилось. Что это ещё за допрос с первых шагов по платформе? На что он намекает?
– А вы всех новоприбывших встречаете с кугуаром? Кстати, не вислокожим, а складчатокожим. Это что – тест? Тогда позвольте поинтересоваться на что?
– Ни на что, – в свою очередь рассмеялся Борацци. – Случайно получилась. Что касается названия, то, насколько мне известно, допускается как то, так и иное определение. Эта искусственная тварь бродит по платформе, как кошка, сама по себе, и только на ночь приходит ко мне в коттедж.
– В таком случае для каких целей вы её создали?
– Скажу правду, смеяться будете, – поморщился Борацци.
– А вы рискните.
– Я её использую исключительно в качестве подушки. Удобно, знаете ли… Терморегуляция у неё настроена идеально.
Ответ был настолько несуразен, что я поперхнулся и с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Бывают, однако, причуды!
– Я же говорил… – скривился Борацци.
– Да бросьте вы! – отмахнулся я. – У каждого свои недостатки. Например, моя бледность не имеет никакого отношения к испугу. Я хронически не переношу невесомость.
Медиколог «Проекта «М», несомненно, обязан был знать о моём недостатке, но я, чтобы сгладить ситуацию, выдал это, как тайну личности.
– Да? – Борацци вновь заглянул мне в глаза, и по его лицу я понял, что в данный момент он прокручивает в голове данные из моей медицинской карты. – А почему драмамин не приняли?
– Принял, – машинально солгал я, поскольку человек с моим вестибулярным аппаратом не мог не принять лекарство. И только тогда сообразил, какую глупость сморозил.
– И не помог? – удивился Борацци. В его глазах плескалось открытое недоверие.
– Поздно принял, – вздохнул я, разведя руками. – Перед самой посадкой в капсулу. Забыл, что здесь нельзя пользоваться межпространственным лифтом.
Не ахти какое объяснение для человека с врождённым недостатком, но другого под рукой не оказалось.
– Бывает… – неопределённо протянул медиколог, и по тону чувствовалось, что в мою забывчивость он не очень-то поверил. – Идёмте, покажу ваш коттедж.
Он направился к крайнему домику, и я последовал за ним. Не по душе мне было новое место работы ещё на Земле, но что вот так, чуть ли не допросом с пристрастием, меня встретят по прибытии, никак не ожидал.
– В ушах не шумит? – профессионально поинтересовался Борацци.
– Есть немного, – кивнул я. И в этот раз сказал правду. Похоже, с моими новыми коллегами нужно быть предельно осторожным, и расслабляться не следовало ни на секунду.
– Тогда остановитесь, прислушайтесь.
Я послушно остановился.
– Это не кровь в ушах шумит, – объяснил медиколог. – Внимательно прислушайтесь.
Шум в ушах стоял необычный, он накатывался то усиливающимся, то стихающим шорохом. Будто к уху приложили морскую раковину.
– Слышите?
Чтобы вновь не попасть впросак, я не стал ничего говорить и кивнул.
– Мы называем это марауканским прибоем, – объяснил Борацци. – Акустическое свойство здешней атмосферы. В земном воздухе над платформой звук частично экранируется оболочечной мембраной и почти неслышим, но на поверхности планеты он гораздо сильнее и напоминает шорох волн по прибрежному песку.
Я снова покивал. Читал об этом свойстве, но не придал должного значения. Теперь же, когда собственными ушами услышал марауканский прибой, на душе стало тоскливо. Мало радости круглый год, изо дня в день, слышать монотонный шёпот волн несуществующего океана.
