Что-то будет завтра?
Она еще ощущала на запястьях крепкие руки Рескатора. Когда она подумала об этом, ее охватила какая-то слабость. И оттого что ее пробирал холод, воспоминание о той минуте было и приятно, и пугающе. Ведь под бархатным камзолом ее рука почувствовала не тепло тела, а что-то твердое. Латы, стальной нагрудник? Человек риска, которого на каждом шагу поджидает смерть. Его сердце заковано в латы. Впрочем, есть ли у него сердце?
Может ли она совершить глупость и влюбиться в этого человека? Нет! Теперь она вообще уже не способна влюбиться ни в кого. Так что же? Он обольщает и завораживает ее каким-то колдовством, как… тот, кто некогда внушал ей похожие чувства, которые приносили ей радость и пугали одновременно? И тогда тоже поговаривали, будто тот человек обладает колдовской силой и привораживает к себе женщин…
Свет лампы осветил ее лицо, она сощурилась.
– А, вот вы где.
Мохнатая голова склонилась к ней. Это был Николя Перро в своей меховой шапке.
– Хозяин приказал мне принести вам вот это, а вашему ребенку – гамак.
«Вот это» оказалось теплой тканью, не то покрывалом, не то одеялом, тяжелым, мягким, обшитым каймой, – такую ткань ткут погонщики верблюдов в Аравийской пустыне. Она даже сохранила восточный аромат.
Николя Перро, как заправский мастер, уже прикрепил гамак к нижним балкам. Анжелика переложила Онорину так тихо, что девочка даже не проснулась.
– Так будет потеплее и не сыро. К сожалению, мы не можем предоставить это всем. У нас на борту нет одеял на такую ораву. Мы не ожидали такого груза. Ну ничего, когда войдем в зону льдов, вам принесут горшки с углями.
– Поблагодарите от моего имени монсеньора Рескатора.
Он подмигнул ей в знак согласия и вразвалку удалился в своих огромных сапогах из тюленьей шкуры.
В тесном отсеке нижней палубы стоял храп. Потушили и второй фонарь, оставив свет лишь около раненого. Но и там, кажется, все было спокойно. Анжелика завернулась в свое роскошное одеяло.
Утром спутники не преминут обратить внимание на особый почет, которого она удостоена. Неужели Рескатор не мог прислать ей что-нибудь поскромнее, не слишком бросающееся в глаза? Нет, он сделал это нарочно. Ему нравилось выводить людей из себя, возбуждать их любопытство, их зависть, их низменные, необузданные инстинкты.
Это одеяло – тоже оскорбление для других, оставшихся ни с чем.
Но возможно, он просто и не принимает других в расчет? Рескатор окружил себя дорогими вещами. Он не умеет делать ординарные подарки. Это недостойно его. Похоже, что в его жилах течет благородная кровь, как у… «У него нет шпаги, он носит саблю, но, я поклялась бы, он настоящий сеньор… приветствие, которое он вечером адресовал дамам, не было ни игрой, ни позерством. Он просто не умеет приветствовать иначе как с истинным благородством. И я никогда не встречала мужчину, который бы умел носить свой плащ так изящно, как он, кроме…»
Ее мысль неизбежно приводила к сравнению, которое каждый раз упорно ускользало от нее. Где-то в ее памяти жил человек, которого напоминал Рескатор…
«Он похож на кого-то, кого я хорошо знала. Может быть, именно потому, что иногда мне кажется, будто мы давно знакомы, я веду себя с ним так, словно он мой старый друг. Нет, просто тот был человек такого же склада, ведь похож – это просто метафора, я же никогда не видела лица Рескатора. Но непринужденность, естественность, с которой он подчиняет себе других, посмеивается над ними, – да, все это мне знакомо. И впрочем… тот тоже носил маску…»
