Апостол для Рафаэля. И не введи нас в искушение?! - страница 13

– Я думаю, вы можете выйти, – сказал акушер, – нам осталось совсем немного.

– Ты хочешь, чтобы я остался с тобой? – неуверенно спросил я Лизу.

– Нет, – вздохнув, ответила она. – Посмотри, что с Соней, и потом скажешь мне, как она.

– Конечно, не переживай, как только узнаю, как себя чувствует наша маленькая принцесса, я тут же к тебе.

– Хорошо, – устало ответила она, в глазах читалось смятение и беспокойство.

Если первый роды прошли без сучка и задоринки, то эти, вторые, были настоящим испытанием. И для папаши, который впервые присутствует при родах своей жены, это испытание я выдержал с достоинством. Мне так кажется, по крайней мере, чувство сомнения довольно часто гложет меня в большинстве моих поступков. Эдакий судья, спрашивающий:

– Что бы вы сделали, если бы всё было по-другому?

Оглядываясь назад, именно на этот день, я бы ни сделал ничего, чтобы изменить ситуацию. Приобретение опыта даётся нам свыше. Кем оно даётся, не моя забота.

Я знаю одно: его нужно прожить, чтобы идти дальше, несмотря ни на что. Мой путь лежал в детское перинатальное отделение. Переодевшись перед входом в реанимацию новорождённых, я открыл дверь. То, что я увидел, напомнило мне сцену из фантастического фильма, где запрещено рожать детей и их выращивают искусственно. Десять ящиков из прозрачного стекла, стоящих один напротив другого, в которых лежали беспомощные недоношенные младенцы, некоторые совсем крохотные, почти игрушечные. Полупрозрачные пальчики, через тонкую папирусную кожу виднелись фаланги косточек, непомерно большие головы – эдакие инопланетные существа, рождённые нами.

Озираясь вокруг, я пытался найти свою дочь, но это оказалось нелегко. Чаще всего младенцы в первые часы своей жизни все на одно лицо, и различить, где был мальчик или девочка, я не смог.

Среди бирок с именами и фамилиями детей я так и не нашёл Соню. Выйдя из отделения реанимации, чтобы найти педиатра-неонатолога, я наткнулся на двух санитарок, одна из них несла в руках свечку, которые ставят за упокой. Сочувственно вздыхая, они перешёптывались:

– Как жаль, хорошенькая была девочка.

– Да, ещё повезло, что мать спасли, после всего, что она перенесла, это было либо кесарево, либо щипцы.

– Как назвали-то маленькую покойницу?

– Пока не знаю, врач пошёл искать отца, не хочет матери ничего говорить, она во время родов бредила, спаси Бог её душу, – перекрестившись, ответила санитарка своей напарнице.

– И воистину, помилуй нас грешных, Боженька! Такого ангелочка забрать, – и она прослезилась, утирая ладонью слезу, катившуюся по щеке.

– Ты видела, какие у неё были глазки?

– Да, таких я ещё ни у кого не видела.

Смысл последней фразы начал медленно, как во сне, доходить до меня. Не хотелось верить в безысходность и ужас происходящего, и это затормаживало все мои реакции. В начале услышанного мной разговора тревога росла подобно снежному кому и последняя фраза бросила мне этот ком в лицо.

Я обессилено сполз на пол вдоль стены коридора, и сердце, казалось, вот-вот остановится. Лиза так хотела девочку, она так мечтала о ней, куча одежды розово-пастельных тонов… какому ребёнку повезёт всё это носить? Наша принцесса стала королевой царства невинных.

– Вы отец Софии? – спросил кто-то.

– Это уже не имеет никакого значения, – едва слышно ответил я, не глядя на того, с кем разговариваю.

– Как не имеет?!

Возмущённый тон моего собеседника вывел меня из ступора и я нехотя посмотрел на того, кто пытался философствовать в такой момент.