Арест карбонария. Поэма в одиннадцати частях с прологом, эпилогом и послесловием - страница 3



О реформах, мол сомнут
Власть познавшие свободу
Орды дикие крестьян.
Глуховатый от природы
Государь совету внял.
Но не столько он народа,
Сколько генералитет,
Опасался. За свободу
Пили там, и громче всех.
Были там, кому свободный,
Европейской жизни стиль
Стал причудой новомодной.
Тем немало душ смутил.
И в пылу вольтерианства,
Не поняв проблемы суть,
Зашумит вовсю дворянство
Про царя и русский путь.
Генералы, офицеры
Конституцию алкали,
От царя со светлой верой
Дар свободы ожидали.
Эта вера с сейма в Польше
Осветила упованье.
Но слабела вслед, чем дольше
Государь хранил молчанье.
                      •••
Продолжалось всё недолго,
Изменился Государь.
На челе его тревога,
Взор стремит куда-то вдаль.
Непонятно, что случилось,
Что смутить его могло.
Ведь Европа покорилась,
Правит в ней конгресс его.
Разочарованьем горьким
Обернулись ожиданья.
Бунтом, словно взрывом громким
Полк Семёновский восстаньем,
Положил конец сомненьям.
И, как первая расплата,
Все надежды скрылись тенью,
Словно точкой невозврата.
Те, кто гнали прочь француза,
Не пятнав себя изменой,
Не смогли смириться с грузом
Муштровщины, прусской скверны.
На защиту уповали
Венценосного кумира.
Но никак не ожидали,
Что ославят их безвинно.
Меттерних одним из первых
Нашептал царю про бунт:
Что дела мол сих неверных
К революциям ведут.
И конечно царь увидел
В этом козни либералов,
Разогнал полк и обидел
Седоусых ветеранов.
                   •••
Уж гремят в Европе грозы,
Мрачный дух Наполеона
Подстрекает бунты грозно,
Да вовсю шатает троны.
Человек! Бедняк, владыка ль
Не дерзай равняться с Богом.
Тщетны все твои попытки,
На себя взгляни ты строго.
Пред стихиями бессильный,
Ты песчинка во Вселенной.
Лишь Творец один всесилен
Класть мосты и рушить стены.
Ахен, Лайбах и Троппау-
Жалких разочарований
Путь к отчаянию от славы,
И к насилью от воззваний.
Вместо мира снова войны
Без каких либо сомнений.
Меттерних весьма доволен,
Александр в недоуменье.
                      •••
Эх! Двадцатый год, мятежный
Запылал да закружил.
Александр суеверно
Бонапарта в том винил.
В том, что тот своим примером
Честь престолов обнулил
И горластым, злым и серым
Смердам головы вскружил.
Португалия, Неаполь
Там испанцы, тут Пьемонт,
Как со стапелей корабль
Революции в тот год
На Европу опустились,
Реставрации грозя.
«Словно в вихре закружились
Бонапартовы друзья», —
Александр о том всё чаще
Думал тщетно и мрачнел:
Что не так с священной властью,
Знать хотел, но не сумел
Он понять, чего народам
Не хватает. Что не так.
Всё слабее год от года
Мог понять, кто друг, кто враг.
Потому тень Бонапарта
В мятеже любом он видел.
И рассорился с Лагарпом,
Мудрецов возненавидел.
Стал чужой служить он воле
Да интригам Меттерниха.
Посылал солдат на бойню,
Вместо мира сеял лихо.
И совсем отставил планы
Дарования свободы.
И решил, что быть тираном
Благо для его народа.

Разочарование

Двадцать первый год. Начало мая.
Александр задумчиво сидит.
С клёкотом весёлым птичья стая
Над беседкой к северу летит.
С завистью птиц взглядом провожая,
Он подумал: -Как бы я хотел
Улететь с той журавлиной стаей
От своих бесплодных царских дел.
Птицы, вас не мучат наши страсти:
Вожделений сладостный туман,
Жажда славы, как и жажда власти.
И любви несбыточной обман.
В небесах парите вы привольных,
Нас не замечая с высоты,
Мелочных, бескрылых и безвольных,
Изолгавшихся до тошноты.
Жить чужим трудом, нужды вам нет тут,
Как и воевать, весь мир губя.
Птицы, вы одни на всю планету
Сеете добро вокруг себя.